Петр III

Не упразднялся полностью и политический сыск. Персонал канцелярии переводился в особый департамент Сената с отделением в Москве⁵⁸. Вместо самостоятельной Тайной канцелярии возникала подчинённая Сенату Тайная экспедиция. Её создание провозглашалось, но в реальности она была сформирована уже после смерти Петра III. Обратим внимание: при действующей Тайной канцелярии, каким бы отталкивающим и малоэффективным учреждением она ни была (большинство доносов, по мнению специалистов, совершались в пьяном виде и имели целью сведение личных счетов⁵⁹), Елизавета Петровна царствовала спокойно, а немногие попытки свергнуть её постигла неудача.

Пётр III, упразднив систему, не удержался на троне более полугода. Крайне наивно полагать, будто монарх мог сохранить корону только при помощи репрессивного аппарата и доносительства. Но полицейский сектор — важная часть государственной машины. В том числе и в виде тайной полиции, функции которой не совпадают с функциями полиции гражданской. Передавая дела ненавистной канцелярии в Сенат, Пётр как будто понимал это и не прощался с тайным сыском. Но любая перестройка в жизни учреждения на время парализует его деятельность. Благодаря этому сложилась крайне удобная для заговорщиков ситуация.

Мятеж против императора зрел почти открыто, на глазах целого города и при сочувствии населения. Были и доносы, и подозрения близких к Петру придворных. Но гражданской полиции, присматривавшей за порядком, функции тайной не были переданы даже частично. Вместо этого к наиболее рьяным сторонникам Екатерины, вроде Панина, Дашковой и Орлова, были приставлены наблюдатели, которые ничего не смогли сделать в роковой момент. Заговорщиков, используя удачное выражение Александра I, было «некем взять».

Однако сразу после провозглашения двух важнейших манифестов в обществе всколыхнулась волна благодарности к молодому государю. Петру просто некого было опасаться. Он и позднее, когда тучи сгустились над головой, уверял обеспокоенного Фридриха II, что любим подданными. «Если бы русские хотели мне зла, они бы давно могли его сделать, видя, что я не берегусь, предаваясь всегда Божьей воле, хожу по улицам пешком... Когда умеешь обращаться с ними, можно на них положиться»⁶⁰.

Страшные слова.

Глава десятая КАМЕНЬ ВЕРЫ

В первые месяцы царствования подданные, как обычно, тешили себя надеждами на лучшее. Казалось, молодой монарх оправдывает их ожидания. «Ныне все дела исполняются быстрее, нежели прежде, — доносил Кейт 26 января. — Император сам во всё вникает и в большинстве случаев делает необходимые распоряжения... Также интересуется он и делами иностранными, где ничего не делается без его ведома»¹.

Штелин не уставал умиляться своим учеником: «Каждое утро он вставал в семь часов и во время одевания отдавал генерал- и флигель-адъютантам свои повеления на целый день. В 8 часов сидел в своём кабинете, и тогда к нему являлись с докладами сперва генерал-прокурор Сената, и так один за другим президенты Адмиралтейской и Военной коллегий: он разрешал и подписывал их доклады до 11 часов. Тогда отправлялся он на дворцовую площадь на смотр парада при смене гвардии, а оттуда в час к обеду.

Почти каждый день по утрам приходила к нему в кабинет императрица, но к обеду никогда. При обеденном столе его участвовали... лица, с которыми он хотел подробно говорить... Однажды в первые дни своего царствования сказал он за столом: “Штелин! Я очень хорошо знаю, что и в вашу Академию наук закралось много злоупотреблений и беспорядков. Ты видишь, что я занят теперь более важными делами, но как только с ними управлюсь, уничтожу все беспорядки”»².

Трогательная мечта молодого государя — искоренить зло, накопившееся в предыдущее царствование. Однако описание Штелина выглядит настораживающе гладким. Что в нём опущено? Обратим внимание: Екатерина никогда не оставалась к обеду. По её словам, муж вставал из-за стола «без ног» и «без языка». Это суждение подтверждается многими свидетелями. Например, А. Т. Болотовым, в тот момент полицейским чиновником, часто посещавшим дворец: «Не успеют, бывало, сесть за стол, как загремят рюмки и покалы и столь прилежно, что, ставши из-за стола, сделаются иногда все как маленькие ребяточки, и начнут шуметь, кричать, хохотать, говорить нескладицы и несообразности сущие... у иного наконец и сил не было выйтить и сесть в линею, а гренадеры выносили туда на руках своих»³. Это высказывание незаинтересованного лица мало чем отличается от слов пристрастного Бретейля, доносившего 18 января в Париж: «Император ведёт самый постыдный образ жизни. Целые вечера просиживает он за трубкой и кружкой пива, иногда до пяти или шести часов утра, и почти всегда мертвецки пьян»⁴.

Таким образом, во второй половине дня Пётр работать уже не мог. Практически каждый вечер он посещал театр, потом уединялся с женщинами. А утром трудился с 8 до 11 — три часа. Затем два часа тратил на параде. Подобную работу сложно назвать «неутомимой».