Варварство в сочетании с деспотизмом царь обнаруживал и в других проявлениях. После того как стала известна страсть царя удалять зубы, никто из его окружения не рисковал жаловаться на зубную боль: попробуй откажись от услуг коронованного хирурга, который в иных случаях по ошибке удалял наряду с больным и здоровый зуб. Зарегистрирован случай, видимо, не единственный, когда Петр пробовал свои познания в медицине, точнее, в хирургии, и сделал операцию, закончившуюся смертельным исходом. Царь развлекался тем, что принуждал танцевать до изнеможения, наблюдая, как у стариков заплетаются ноги. Иногда в царских забавах ищут глубокий смысл и прибегают к хитроумной интерпретации фактов, в то время как объяснение им находится на поверхности: в основе их лежит грубость нравов и низкий уровень воспитания.
Возникает естественный вопрос: как мог возникнуть феномен «царя-плотника», находившего общий язык и с изощренными дипломатами, и с коронованными особами других государств, и с учеными с мировым именем, и с вельможами, кичившимися своим родословием, и с худородными выскочками, и с многочисленными плотниками, корабельными мастерами, матросами, шкиперами, работными людьми мануфактур и т. д.?
Именно общение царя с простыми людьми придает своеобразную особенность его поведению, приводившему в изумление современников. В самом деле, разве мог себе позволить отец Петра, царь Алексей Михайлович, прикоснуться своими холеными руками к какому-либо инструменту и тем более орудовать им, если он был глубоко убежден в том, что любой физический труд противопоказан самодержцу.
Разве могло случиться, чтобы царь Алексей Михайлович запросто тушил пожар, или без свиты появлялся в людном месте, либо присутствовал на семейном торжестве какого-нибудь гвардейского офицера или солдата. Отец Петра появлялся на людях только в особо торжественных случаях, в тяжелом облачении и в сопровождении бояр, церковного синклита и эскорта сотен стрельцов. Царскому выходу всегда придавалась восточная пышность и торжественность, чем подчеркивалось божественное происхождение царской власти и внушалось представление о нем как о сверхчеловеке.
Появление Алексея Михайловича на театре военных действий обставлялось такой же пышностью: размещался он в безопасном месте в роскошном шатре, увешанном богатыми коврами. Петр и здесь вел себя по-иному: бомбардир, а затем бомбардирский капитан сам заряжал пушку и производил обстрел неприятеля, засевшего в крепости, участвовал в сражениях, подвергая свою жизнь смертельной опасности. Напомним, что седло и шляпа Петра хранят следы пуль, лишь чудом оставивших его в живых на поле Полтавской битвы. И уж никак нельзя представить себе Алексея Михайловича шагающим по улицам Москвы в скромном звании артиллерийского капитана с протазаном[3] на плече или разъезжающим по «богомерзкому» Западу, где все ему претило, начиная от веры и кончая чуждыми нравами и обычаями. Петр первым из русских царей переступил рубеж своей страны, причем инкогнито, в составе посольства, формально не им возглавляемого, и не только ради решения дипломатических задач, но и затем, чтобы учиться. Царь оказался примерным учеником, восполнявшим пробелы своего скудного образования: часами он изучал в кунсткамерах артиллерийское дело, не пропускал возможности осмотреть мануфактуру и познакомиться с технологией производства, орудовал с топором в руках на верфи, чтобы получить свидетельство о приобретенных навыках в кораблестроении.
Откуда у Петра все эти качества, так резко выделявшие его из среды венценосцев не только России, но и всего мира, как происходило становление личности Петра, рискнувшего пойти наперекор старине, обычаям отца и деда и ввести свежую струю в затхлую атмосферу кремлевского дворца?
Дать исчерпывающий ответ на поставленные вопросы мы не можем, ибо многого не знаем о детских годах Петра, о его воспитании, о влиянии окружавших его людей.
Здесь, видимо, первостепенное значение имело случайное стечение благоприятных обстоятельств, оказавших влияние на царя в годы, когда формировалась его личность. Одно из таких обстоятельств, и немаловажное, это то, что Петра не готовили к занятию престола, что в значительной мере сокращало учебно-воспитательные меры, которыми руководствовался двор при воспитании наследника.
Согласно традиции трон должен был занимать старший в правящей династии. У царя Алексея Михайловича было три сына. Царская корона должна была перейти к старшему из них – Федору Алексеевичу, после него – второму сыну от брака с Марией Ильиничной Милославской, Ивану Алексеевичу, и лишь после смерти того и другого – к младшему из сыновей, родившемуся от второго брака царя с Натальей Кирилловной Нарышкиной. Шансы занять престол у младшего сына были, таким образом, весьма скромными.