«Петр и Алексей», ром. г. Мережковского. – «Страна отцов» г. Гусева-Оренбургского

Карьеристы и стяжатели, какъ о. Матвй и о. Рудометовъ, не исключенія, конечно. Они достаточно окрасили собой за послдніе годы всю среду не только какъ наиболе яркіе цвты въ общемъ безцвтномъ букет. Они придали ей особый "душокъ" нетерпимости и воинственности. Ихъ голоса были достаточно многочисленны и сильны, чтобы придать нчто внушительное общему хору. И тмъ не мене, они не составляютъ силы, сколько-нибудь опасной и серьезной. Сила заключается въ убжденіи, вр, въ талантахъ. А какія же убжденія, вра и таланты у отцовъ Матвевъ и Рудометовыхъ, когда съ одной стороны они мечтаютъ о поворот къ давно прошедшему, съ другой – всми корнями жадно тянутся къ настоящему въ вид многихъ матеріальныхъ выгодъ, даваемыхъ этимъ послднимъ? Одинъ – членъ акціонернаго общества, весь въ рукахъ Широкозадовыхъ и ему подобныхъ, другой забираетъ по приходу, что только можетъ, юлитъ передъ земскимъ начальникомъ, котораго и самъ считаетъ великимъ развратникомъ, и смотритъ на свою службу, какъ на доходное мсто. Сухой формализмъ вмсто вры, рабское преклоненіе предъ волею начальства вмсто убжденія и жадность – вотъ его талантъ.

Все, что есть дйствительно сильнаго и талантливаго, убжденнаго и врующаго, уходитъ изъ духовной среды, не уживается и ищетъ простора, какъ о. Иванъ въ повсти, какъ жена о. Матвя, какъ другіе молодые еще, но уже подающіе надежды сыновья о. Рудометова, благочиннаго и прочія лица изъ духовной среды, выводимыя авторомъ. При всемъ разнообразіи характеровъ, настроеній и мотивовъ, ихъ объединяетъ одно – сознаніе, что въ мертвой сред нтъ мста живому духу. Среди нихъ особый интересъ вызываетъ о. Иванъ, въ которомъ безсознательно и долго идетъ внутренняя борьба привитыхъ съ дтства и развитыхъ воспитаніемъ привычекъ показного смиренія, стяжательства и подчиненія чужой вол – съ здоровой, сильной и увлекающейся натурой честнаго и благороднаго человка, способнаго на высокій подвигъ самопожертвованія. Онъ любитъ тяжелый трудъ, отличный хозяинъ, веселаго жизнерадостнаго характера, открытая душа, чуждая лицемрія и лжи. "Зачмъ я пошелъ въ попы?" недоумваетъ онъ самъ, чувствуя, что не можетъ уложить себя въ отведенныя ему рамки "служенія требъ". Его тянетъ къ мужику, котораго онъ сгоряча ругаетъ и тутъ же возражаетъ о. Матвю, что "мужики, хотя какіе они ни на есть, а народъ теплый… По моему, лучше мужика и человка нтъ!" Въ сущности онъ и самъ недалеко ушелъ отъ крестьянскаго міра, и то, что ему навязало семинарское воспитаніе, только тяготитъ его, не давая развернуться его природнымъ силамъ и способностямъ. Семинарія вспоминается ему "громаднымъ ящикомъ, въ которомъ смутно гудло населеніе зврьковъ, милыхъ и невинныхъ, съ покорностью невднія склонявшихъ головы подъ вковымъ педагогическимъ молотомъ, выскавшимъ въ умахъ и сердцахъ ихъ священныя надписи могильныхъ плитъ, подъ которыми будетъ судорожно задыхаться грудь ихъ всегда, всегда"… Жизнерадостная натура юноши трепетала, слыша постоянную проповдь порядка прежде всего, порядка, въ которомъ Богъ выступалъ "карателемъ, посылающимъ съ незримаго престола только глады, моры, потопы, землетрясенія и всякія несчастія*. Его боялись, и "съ этимъ страхомъ шли въ жнаиь и распространяли его". А наряду съ этимъ стояло съ дтства уовоевжое представленіе о служеніи, какъ "о эолотомъ под, по которому бродятъ мужички и рааносятъ зодотыть тедушечекъ. Поборы рисовались въ поэтическомъ ореол, всмъ хотдось поскоре туда, на эти золотыя поля"… "И съ этимъ сномъ, съ этимъ бредомъ шли въ жизнь. И на вс явленія ея смотрли сквозь сумбуръ могильныхъ надписей и во всхъ страшныхъ драмахъ ея не могли разобраться. Натуры нжныя таяли и гибли въ мукахъ раздвоенности между тмъ, что знали и что видли, натуры сухія и черствыя ожесточались, натуры гордыя – отчаявались и кончали наглымъ презрніемъ къ себ, къ людямъ, ко всему святому".

Отецъ Иванъ не очерствлъ, не отчаялся и не погибъ. Его спасла здоровая, сильная натура и любовь, указавшая на выходъ изъ духовнаго званія, какъ на единственный путь спасенія. Тяготвшіе къ мужику, къ земл, къ физическому труду не дало ему очерствть и отдаться бреду "о золотомъ пол поборовъ". А любовь пробудила дремавшія умственныя и нравственныя силы, извлекла ихъ изъ-подъ "могильной плиты". Какъ и всхъ, его женили для полученія мста, безъ сердечнаго вліянія, безъ знакомства даже съ будущей женой, и чувство любви долго не просыпалось, пока не было вызвано страстнымъ призывомъ женщины тоже подавленной, но протестующей и борющейся. Жена о. Матвя, которая не могла выдержать ежедневнаго лицемрія своего супруга, увлекается искренностью, простотой и силой, бьющей ключомъ въ душ о. Ивана, и, порывая сама съ "могильными плитами", увлекаетъ за собой и о. Ивана.

Окончательный разрывъ проявляется въ немъ бурно, неистово подъ вліяніемъ тяжелыхъ условій жизни гибнущей, разоренной Широкозадовыми и К^о деревни, при равнодушномъ попустительств духовенства, льстиво ухаживающаго за побдоноснымъ кулакомъ.

"– Я ршилъ! Твердо ршилъ, безповоротно! Ухожу, довольно.