Петербургский сыск. 1874—1883

С губ Казимира была готова сорваться дерзость, но он осадил себя и немного успокоился.

– Каждый день я у них обедаю.

– Каковы у вас отношения с господином Котельниковым?

– Как у родственников, – процедил Казимир.

– Можно записать – превосходные? – Иван Дмитриевич играл роль недалёкого чиновника.

– Записывайте, как хотите, – отмахнулся юноша.

– Нет, так никак невозможно. Я не могу писать в допросном листе свои слова, мне нужны ваши ответы.

– Пишите превосходные.

– С каких пор вы ежедневно бываете в доме Котельникова?

– Зачем вам? – Грубо сказал юноша. – Извините, не поинтересовался, с кем, собственно, имею честь, – он выделил слово «честь», – беседовать.

– О простите великодушно, – взгляд Путилина не изменился, а так же открыто смотрел в глаза Казимира, – можно меня именовать Иваном Дмитричем, если по должности, то я – начальник сыскной полиции, если по чину, так действительный статский советник. Называйте меня, как вам сподручнее, только в кузовок не сажайте.

– Что? – не понял слов Путилина юноша.

– Ничего, не обращайте внимания, это я по—стариковски ворчу. Так с каких пор?

– Не помню.

– Так значит, для поддержания родственных отношений бываете у сестрицы?

– Да.

– Помогает ли она вам?

– В каком смысле?

– Вы нигде не служите, не учитесь, по вашим же словам, ищите себя в жизни. Вы располагаете средствами?

– Нет, – Казимир закусил губу, сказанного не воротишь. Тут же быстро добавил, – мой отец имеет капитал.

– Понятно, он оплачивает все ваши расходы.

– Разумеется, – юноша откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу, демонстративно фыркнул и посмотрел на руки.

– И подарки, – Путилин поднял со стола бумагу, медленно надел очки, прочитал, – Варваре Григорьевне Чупрынниковой?

– Кому? – Казимир густо покраснел, на висках выступили капли пота.

– Варваре Григорьевне Чупрынниковой, проживающей, – Путилин вновь поднял лист бумаги и назвал адрес.

– Я, – и умолк.

– Вы же сказали, что ваш батюшка статский советник Тржцинский оплачивает ваши счета?

Юноша молчал.

– Значит, и квартиру, которую вы снимаете для тайных встреч, – прозвучал новый адрес, – кстати, об этом поведал хозяин, что вы лично ему платили, потом дворник, продолжать?

– Не надо, – кадык резко опустился и поднялся.

– Так ваш батюшка плачивал? Мне жаль ваших молодых лет, – Иван Дмитриевич достал из ящика шёлковый платок, развернул его, лучи лампы заиграли на драгоценных камнях, – вам ещё предстоит разговор не только с сестрой, но главное, с зятем. А сейчас ничего не желаете мне рассказать?

Роковое наследство. 1878 год

13 августа, когда полуденное солнце скрывало свой облик за бегущими по небу перистыми облаками, в гостиницу «Европейская, что на Невском проспекте вошел молодой человек с нервным дергающимся лицом но так, как он шел уверенной походкой, на него никто не обратил внимания.

Вошедший поднялся на второй этаж. Подошел к массивной дубовой двери и дернул за витой шелковый шнур с золоченой кистью. В глубине трехкомнатного нумера раздался звон колокольца и дверь отворила молодая женщина в коричневом платье с белоснежным передником и таким же белоснежным чепцом. Она приветливо улыбалась.

– Добрый день! – произнёсла она приветливым голосом с нотами какой—то нежности.

Гость в знак приветствия приподнял край шляпы.

– Я хотел бы видеть господина Ильина.

– Как доложить?

– Э—э, – на лице человека промелькнула тень смущения, но мгновенно исчезла, словно и не затронула красивое лицо нежданным чувством.

Девушка улыбалась и смотрела карими глазами.

– Я сугубо по личному делу и хотелось поговорить тет—а—тет.

– Подождите в коридоре, – девушка пригласила войти гостя, – сию минуту доложу, – а сама прошла в сторону кабинета, где в это время писал письмо хозяин номера.

Вошедший открыл закрытую служанкой на замок входную дверь и сунул руку в боковой карман пиджака.

Через некоторое время вышел господин Ильин в синем бархатном халате, перевязанном поясом.

– А это ты! – на его лице появилась гримаса разочарования.– Что угодно?

– Я… Вы – подлец, – негромко прошипел гость и выхватил из кармана пистолет. Ильин отпрянул, но почувствовал спиною холодную стену. – Не бывать Вашим планам, не бывать.

В маленьком коридоре громко прозвучали шесть глухих выстрелов.

Господин Ильин схватился руками за грудь и опустился на пол, гость с пистолетом в руке побежал к выходу из гостиницы, где стояла коляска в ожидании седока.

– Гони, – он ударил по плечу извозчика и назвал адрес.

Дежурный чиновник выскочил на крыльцо и затем подбежал к коляске, на которой приехал Путилин.

– Иван Дмитрич, – подбежавший старался привести дыхание к спокойному состоянию, но ничего не получилось и он, тяжело дыша, произнёс, – в «Еропейской» постоялец убит. Просили Вас прибыть.

– Слышал, – сказал Путилин извозчику, поудобнее устроившись в кресле и добавил, – поехали.

Ехать пришлось недолго, с Офицерской свернули на Вознесенский проспект, с него на Мойку и по набережной до Невского, а там через Казанский мост Екатериниского канала.