Читаем Первый человек в Риме полностью

Юноша торжественно поклонился старшим и стал подниматься к Палатину. Из-за спин Мария и Рутилия Руфа вынырнула не располагающая к себе фигура Квинта Сервилия Цепиона Младшего, лучшего друга молодого Друза. Он старался догнать приятеля, который хотя и услышал его, но не замедлил шага, чтобы подождать.

— Не нравится мне эта дружба, — сказал Рутилий Руф, наблюдая, как два молодых человека удаляются от них.

— Вот как? — хмыкнул Марий.

— Сервилии Цепионы знатны и ужасно богаты. Мозгов у них мало, а высокомерия много. Получается дружба неравных, — объяснил Рутилий Руф. — Мой племянник, кажется, предпочитает своеобразный стиль почитания и лести, предложенный Цепионом Младшим, более стимулирующему — и даже снисходительному! — стилю отношений с ровней себе. Жаль. Боюсь, Гай Марий, что преданность Цепиона Младшего внушит молодому Друзу ложное представление о своих лидерских способностях.

— В бою?

Рутилий Руф остановился.

— Гай Марий, но ведь существуют же другие дела, кроме войны, и другие организации, кроме армии! Нет, я имел в виду лидерство на Форуме.

В конце недели Марий опять пришел к своему другу Рутилию Руфу и застал его в невменяемом состоянии, упаковывающим вещи.

— Панеций умирает, — объяснил Рутилий, смахивая слезы.

— Ох, как нехорошо! — произнес Марий. — Где он? Ты успеешь к нему?

— Надеюсь. Он в Тарсе, зовет меня. Представляешь, он зовет меня — только одного из всех своих римских учеников!

Взгляд Мария смягчился:

— А почему бы ему тебя не позвать? В конце концов, ты был лучшим.

— Нет, нет… — рассеянно возразил коротышка.

— Пойду-ка я домой, — сказал Марий.

— Ерунда, — возразил Руф, направляясь в кабинет.

Комната находилась в ужасном беспорядке — переполненная столами, на которых громоздились горы свитков, и почти все частично были развернуты. Некоторые крепились за один конец к столу. Драгоценный египетский папирус каскадом свисал до пола.

— Лучше пошли в сад, — предложил Марий, не видя места, куда бы встать среди этого хаоса. Только Рутилий Руф мог сразу же отыскать здесь нужную ему книгу, как бы глубоко ни была она похоронена в этой — на взгляд непосвященного — свалке.

— Что ты сейчас пишешь? — спросил Марий, увидев на столе длинную полосу бумаги. Та была обработана по методу Фанния и уже наполовину исписана безупречным почерком Рутилия Руфа, аккуратным и легко читаемым.

— Кое-что, о чем я хотел бы посоветоваться с тобой, — сказал Рутилий Руф, направляясь к выходу. — Военный справочник. После нашего разговора о бездарных полководцах, которых в последние годы Рим направляет на поля сражений, я подумал: настало время, чтобы кто-нибудь компетентный в подобных вопросах составил полезный трактат на данную тему. До сих пор дело ограничивалось вопросами материально-технического обеспечения и размещения войск, но теперь я перехожу к тактике и стратегии. В этих вопросах ты разбираешься лучше меня. Поэтому я собираюсь подоить твои мозги.

— Считай, что подоил. — Марий сел на деревянную скамью в крошечном, тенистом, довольно запущенном саду, посреди которого скучал неработающий фонтан. — К тебе приходил Метелл Свинка? — спросил он.

— Да. Сегодня, в начале дня, — сказал Рутилий, опускаясь на скамью напротив Мария.

— Он и ко мне приходил нынешним утром.

— Поразительно, как мало он изменился, наш Квинт Цецилий, наша Свинка, — засмеялся Рутилий Руф. — Если бы у меня была свинарня или мой фонтан оправдывал свое название — думаю, я бы опять его макнул.

— Знаю, что ты чувствуешь, но не думаю, что это хорошая идея, — проговорил Марий. — Что он тебе сказал?

— Он собирается баллотироваться в консулы.

— То есть если у нас когда-нибудь будут выборы! Что взбрело ему в голову? Зачем выставлять по второму разу свою кандидатуру на должность плебейского трибуна? Печальный конец Гракхов ничему его не научил?

— Это не должно сорвать выборы в центуриатные комиции — или в трибутные, — сказал Рутилий Руф.

— Конечно, выборы будут сорваны! Наша парочка претендентов на второй срок вынудит своих коллег наложить вето на все выборы, — сказал Марий. — Ты ведь знаешь, какие народные трибуны! Что попало им в зубы, то уж никто не сможет вырвать.

Рутилий затрясся от смеха:

— Думаю, что знаю! Я был самым худшим из них. Да и ты тоже, Гай Марий.

— Ну да…

— Не бойся, выборы состоятся, — успокоил его Рутилий Руф. — Догадываюсь, что трибуны от плебса пойдут к урнам для голосования за четыре дня до декабрьских ид, а все остальные последуют за ними после.

— И Метелл Свинка станет консулом, — сказал Марий.

Рутилий Руф подался вперед, сложив руки:

— Он кое-что затевает.

— Ты недалек от истины, дружище. Он определенно знает нечто, чего мы с тобой не знаем. Есть какие-нибудь догадки?

— Югурта. Он замышляет войну против Югурты.

— Я тоже так думаю, — сказал Марий. — Только он ли собирается начать ее? Или Спурий Альбин?

— Я бы не сказал, что Спурий Альбин способен на это. Но время покажет, — спокойно проговорил Рутилий.

— Он предложил мне должность старшего легата в его армии.

— Мне он предложил то же самое.

Старые друзья переглянулись и усмехнулись.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза