Первый человек в Риме

Три дня назад это было проделано. Сатурнин стоял в стороне с глупой улыбкой – но ведь он не дурак, так что же у него на уме? Луций Эквиций тупо смотрел на эту женщину, сморщенную, как высохшее дикое яблоко. Агенобарб Пиписка принял наивеличественнейшую позу, подобающую великому понтифику, взял Семпронию за плечи – ей это совсем не понравилось, и она стряхнула его, как волосатого паука, – и вопросил ее громовым голосом: «Дочь Тиберия Семпрония Гракха Старшего и Корнелии, ты узнаешь этого человека?»

Конечно, она тут же ответила, что никогда в жизни его не видела и что ее самый дорогой, самый любимый брат Тиберий никогда, никогда, никогда не вынул бы пробку из своей бутылки вне священных уз брака, так что все это сущая ерунда. Потом она принялась колотить Эквиция эбонитовой палкой с набалдашником из слоновой кости, и все действительно превратилось в самый яркий мим, какой только можно себе представить. Я от души жалел, что там не было Луция Корнелия Суллы. Вот кто получил бы огромное удовольствие!

В конце концов Агенобарб Пиписка вынужден был стащить ее с ростры под общий смех аудитории. Скавр хохотал до слез. Он прямо завизжал, когда Пиписка, Свин и Свиненок наперебой стали упрекать его в легкомысленном поведении, которое не к лицу сенатору.

Как только Луций Эквиций оказался на ростре один, Сатурнин приблизился к нему и спросил, знает ли он, кто эта ужасная старуха. Эквиций сказал, что не знает, что доказывало: либо он не слушал, когда Агенобарб орал свою вступительную речь, либо врет. Сатурнин объяснил ему коротко, что это была его тетка Семпрония, сестра братьев Гракхов. Эквиций был поражен, сказал, что в своей полной приключений жизни никогда не встречал свою тетку Семпронию. А потом заявил, что был бы очень удивлен, если бы Тиберий Гракх мог когда-либо поведать сестре о любовнице и ребенке в их маленьком уютном любовном гнездышке в одном из поместий Семпрония Гракха.

Толпа оценила здравый ответ и с удовольствием продолжает безоговорочно верить, что Луций Эквиций – настоящий сын Тиберия Гракха. А сенат, не говоря уже об Агенобарбе, мечет громы и молнии. Все, кроме Сатурнина, который только улыбается, Скавра, который смеется, и меня. Отгадай с трех раз, что делаю я?

Публий Рутилий Руф вздохнул, выпрямил затекшую руку. Вот бы ему так же не хотелось писать письма, как Гаю Марию! Тогда он не излагал бы всех тех интересных подробностей, которые отличают официальную эпистолу от пространного послания личного характера.