Первый человек в Риме

Когда Марий привез Югурту обратно в Рим, тот едва мог в это поверить. Ведь когда они с Бомилькаром покидали Рим, нумидийский царь так надеялся, что никогда ему не бывать больше здесь! Город, выстроенный из терракоты, но сияющий подобно бриллианту. Расписные колонны, яркие стены, и всюду, куда ни глянь, статуи – настолько совершенные, что кажутся живыми: вот-вот заговорят, зашевелятся, заплачут. Полная противоположность африканским городам. В Риме не строят из грязного камня и не белят потом стены. Наоборот, римляне их расписывают. Холмы и крутые склоны, густая растительность, стройные свечи кипарисов и раскидистые зонтики сосен, высокие храмы на высоких подиумах, крылатые Виктории, правящие квадригой на вершине каждого фронтона, медленно зарастающие травой следы большого пожара на Виминале и верхнем Эсквилине. Рим, избранный город. Прекрасный город, продажный город. Но теперь у него, Югурты, нет денег, чтобы купить Рим! Вот где трагедия! А ведь все могло сложиться иначе.

Квинт Цецилий Метелл Нумидийский приютил Югурту, высокого гостя, которому, однако, запрещалось выходить за ворота. Под покровом темноты, тайно, его провели в дом, и в течение многих месяцев он жил здесь. Ему не позволялось находиться в крытой галерее, выходящей на Римский форум и Капитолий. Он расхаживал по внутреннему дворику и чувствовал себя львом, запертым в клетке. Гордость не позволяла ему раскиснуть. Каждый день он бегал по кругу, занимался гимнастикой, борьбой с воображаемым противником, прыгал, пока не доставал подбородком до сука, который выбирал как перекладину. Он хотел, чтобы они, эти посредственности, эти римляне, восхищались, увидев его на триумфальном шествии Гая Мария. Хотел, чтобы простые римляне увидели в нем грозного противника, а не слабовольного деспота.

С Метеллом Нумидийским он держал себя отчужденно. Югурта вовсе не хотел быть пособником одного римлянина, уязвляя другого. Нумидиец сразу почувствовал, что тот был крайне разочарован. Метелл надеялся найти у своего пленника-гостя доказательства того, что Марий злоупотребил своим положением проконсула. И – ничего не добился! Югурта веселился от души. Ему было приятно. Он хорошо знал, какого римлянина боится этот патриций и какой римлянин одержал над ним верх. Конечно, Метелл Нумидийский был знатен и в какой-то мере граждански честен, но… с какой стороны ни посмотри, ни по-человечески, ни с точки зрения воинских качеств этот Метелл недостоин даже целовать сандалии Гая Мария. Метелл пеняет Марию, что тот низкого происхождения. По его мнению, деревенщина Марий чуть лучше, чем ублюдок. Что тут сказать, уж Югурта-то отлично знает, что такое быть ублюдком. В этом вопросе Югурта был связан с Гаем Марием странным и безжалостным братством.

Вечером торжественного дня, накануне триумфального входа Гая Мария в Рим, Метелл Нумидийский и его сын-заика обедали вместе с Югуртой и его сыновьями. С ними был еще один человек – Публий Рутилий Руф, которого пригласил Югурта. Из тех, кто сражался в Нуманции под предводительством Сципиона Эмилиана, отсутствовал только Гай Марий.

Странный был этот вечер. Метелл Нумидийский приложил немало усилий, чтобы устроить роскошный обед, объясняя, что не намерен трапезничать за столом Мария после его торжественной встречи с сенатом в храме Юпитера Всеблагого Всесильного.

– Не ждите ни раков, ни устриц, ни улиток, – предупредил Метелл, когда подавали обед. – Марий опустошил все лавки и продуктовые рынки.

– Ты и в этом его обвиняешь? – спросил Югурта при молчаливой поддержке Руфа.

– Я обвиняю Мария во всем, – ответил Метелл Нумидийский.

– Не следует этого делать, – заметил Югурта. – Если бы вы, аристократы, смогли выдвинуть такого полководца из своих рядов, Квинт Цецилий, – тогда в добрый час. Но Гая Мария выдвинул Рим. Я имею в виду не город, не римлян как народ, а самый дух города, Рим как бессмертное божество. Ему был нужен такой человек. И такой человек нашелся.

– Любой из людей высокого рождения мог бы сделать то же, что и Гай Марий, – упрямился Метелл. – Фактически это должен был сделать я. Марий украл мою власть и завтра будет пожинать то, что по праву предназначалось мне. – Тусклый блеск недоверчивых глаз Югурты раздражал хозяина дома, поэтому он ядовито добавил: – Вот тебе пример: ведь не Гай Марий захватил тебя в плен! Пленил тебя настоящий патриций, законнорожденный – Луций Корнелий Сулла. Следовательно – простейший силлогизм! – Луций Корнелий, а не Гай Марий положил конец войне. – Метелл вздохнул, принося свое самолюбие на алтарь патриция Суллы. – Вообще следует заметить, что Луций Корнелий обладает всеми признаками здравого рассудка. А этот италиец Марий…

– Ну нет! – усмехнулся Югурта, зная, что Руф пристально за ним наблюдает. – Он леопард с совершенно другими пятнами. Марий – более прямой человек, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Не имею ни малейшего представления, о чем ты там говоришь, – чопорно ответил Метелл.

– Зато я очень хорошо это знаю, – заявил Рутилий Руф с довольной улыбкой.