Первый человек в Риме

– Я хочу, чтобы мой триумф был чем-то вроде стремительного и неотразимого удара мечом, – сказал Марий Сулле еще в Путеолах, когда они только что вернулись из Африки. – Мне надлежит быть на Капитолии самое позднее к шести часам пополудни, оттуда – прямо на торжества по поводу вступления в консульскую должность и на собрание в сенат. Этот праздник должен запомниться надолго. В конце концов, у меня два повода для торжества: я снова победил врагов Рима, а кроме того, избран старшим консулом. Поэтому угощение должно быть первоклассным, Луций Корнелий! Никаких вареных яиц и молочных сыров, слышишь? Самые изысканные и дорогие блюда, лучшие певцы, танцоры и музыканты, золотая посуда и обитые пурпуром ложа!

У Суллы упало сердце. «Гай Марий как был, так и остался грубым крестьянином, – подумал он. – Высокое положение ничуть не изменило его. Торопливое шествие, скомканные консульские церемонии – все говорит о его вульгарности. А уж этот его роскошный пир! Дурной тон».

Тем не менее Сулла в точности выполнил все указания. Повозки с глиняными бочками, покрытыми изнутри воском, чтобы сделать их водонепроницаемыми, везли в Рим устриц из Байи, речных раков из Кампании, креветок из Кратерного залива. С верхнего течения Тибра доставляли пресноводных угрей, окуней и щук. Всех римских рыбаков согнали к городским каналам. В Рим были присланы каплуны и утки, откормленные медовыми, пропитанными вином лепешками, козлята и поросята, фазаны и оленята. Все это поступало на кухни, где пекли и жарили, шпиговали и фаршировали. Вместе с Марием и Суллой из Африки прибыла большая партия гигантских улиток – дар Публия Вагенния, которому не терпелось узнать реакцию на них известных римских гурманов.

Таким образом, Сулла подготовил Марию достойное триумфальное шествие. А сам Сулла при этом думал о том, что, когда настанет черед его, Суллы, праздновать свой триумф, у него три дня уйдет только на повторение традиционного маршрута триумфаторов, как это было у Эмилия Павла. Желание растянуть триумфальное шествие во времени и придать ему возможно большее великолепие было естественным стремлением истинного аристократа. Собрать на празднестве огромные ликующие толпы – дабы приветствовали его, Суллу! А желание Мария устроить обильный и роскошный пир в храме Юпитера Всеблагого Всесильного являло собой потуги крестьянина произвести впечатление на вечно голодную чернь.

Несмотря на недовольство, Сулле удалось сделать триумфальное шествие Мария запоминающимся. Напоказ выставлялось все, чем славна африканская кампания, начиная с огромных улиток с реки Мулухи и заканчивая удивительной сирийской прорицательницей Марфой. Последняя являла собой гвоздь программы. Она развалилась на обитом пурпуром и золотом ложе, поставленном на копию трона Гауды в Старом Карфагене. Рядом неотлучно находились два актера, один из которых изображал Гая Мария, а другой носил туфли с загнутыми носками, как у царевича Гауды. На богато украшенные повозки Сулла приказал уложить все воинское снаряжение и боевые награды Мария. Катились возы с захваченной добычей, вражескими доспехами и оружием, которые были размещены так, чтобы каждый мог увидеть и оценить трофеи по достоинству. Следом везли клетки со львами, похожими на людей обезьянками и забавными мартышками, а за ними тяжеловесно ступали две дюжины слонов, хлопая огромными ушами. Позади этого экзотического великолепия печатали шаг шесть легионов с деревянными копьями, украшенными венками из лавра.

– Шевелите ногами, сучьи дети! – орал Марий своим солдатам, устало топавшим по газонам Марсова поля, где проводились учения перед началом шествия. – Я должен быть на Капитолии к шести часам, так что не смогу за вами присматривать. Но если вы меня опозорите, тогда вам и боги не помогут. Слышите, fellatores?

Солдаты любили, когда Марий при них сыпал непристойностями. Впрочем, Сулла полагал, что они обожают своего полководца независимо от того, как он с ними разговаривает.

Югурта принимал участие в этом шествии, облаченный в царские пурпурные одежды. Его голову – в последний раз – венчала так называемая царская диадема – белая лента с кисточками; золотые кольца, браслеты и ожерелья переливались на утреннем солнце. Несмотря на то что стояла зима, было безветренно и не холодно. Оба сына Югурты, тоже в пурпуре, находились рядом с отцом.