Первый арест. Возвращение в Бухарест

Ладно, не хитри ты с самим собой, сказал я себе. Прежде всего спроси, знает ли этот человек, где теперь Анка. Успеешь еще поговорить о Долфи. Узнай сначала, что случилось с Анкой.

Я закрыл глаза и несколько раз кряду повторил в уме тот самый сокровенный и тревожный вопрос, который я собирался задать, как только усадил незнакомца в машину. Но я не торопился произнести его вслух. Я холодел от мысли, что ответ может быть окончательным, не оставляющим больше места для надежды. И я решил начать издалека.

— Замечательные ребята, — сказал я, наклоняясь к моему соседу.

— Это вы про кого? — спросил он.

— Про тех, кто организовали тогда массовку. Славные ребята.

— Такие же, как все.

Мне показалось, что он засмеялся каким-то неслышным, нервозным смехом, и я внезапно почувствовал тревогу.

— Что вы этим хотите сказать?

— Ничего. Разве вы не знаете, что «румын рождается поэтом»? И ликя[15] — добавил бы я. Каждый румын в глубине души ликя и несерьезен…

— Ерунда, — перебил я его. — Вы приписываете всем румынам качества румынских мещан. Какое это имеет отношение к Раду, Неллу, Диму Кожушняну? Вы их, наверное, плохо знали…

— Не беспокойтесь, — сказал он, — я их отлично знал. — Мне снова показалось, что он ухмыльнулся. — Я знал и то, чего вы не знаете, товарищ. Когда вы уехали из Бухареста? В студенческом возрасте каждый румын идеалист. А потом?

Я слушал, и в какой-то момент у меня было такое ощущение, как будто рядом со мной никого нет. Это я сам говорил, а не он. То, что он сказал, я уже однажды подумал сам…

Когда совершился прорыв в Румынию, я был очень счастлив и все время думал о том, как это замечательно: я снова увижу Бухарест. Все-таки это мой город, я жил в нем еще юношей, боролся за его будущее. Как хорошо прошедшее, когда оно оправдывается будущим. Тогда, в Бухаресте, мы шли против течения. В Бухарестском университете хозяйничали железногвардейцы и кузисты. Там были еще и прожигатели жизни, и пижоны, и карьеристы. Все они посмеивались над нами и говорили, что мы идем против времени. Оказалось, что мы шли навстречу времени. Наше время наступило, и мы опять встретимся. И я опять увижу улицы, по которым скитался, оглядываясь на каждом шагу, нет ли за мной слежки. И дома, в которых мы собирались на конспиративные собрания. И Анку, и других товарищей…

А если они изменились? — подумал я однажды, и мне стало невыразимо тяжело. Если они неузнаваемо изменились, улицы будут те же, но люди уже другие? Я ведь ничего о них не знаю. Время оправдало нашу молодость, но это все-таки другое время. Я помню всех такими, какими они были тогда, в прошлом. А прошлое ушло, ушло…

Почему же оно не дает мне покоя? — подумал я теперь в машине, чувствуя, что слова этого случайно встреченного румына задели меня очень глубоко. Может быть, дело тут не только в судьбе Раду, Неллу, Виктора, Старика и даже не в моих чувствах к Анке? То время запомнилось как лучшее в жизни, как самое чистое, и я боюсь разочарования? Если так, значит, прошлое стало частью меня самого, значит, оно не ушло, не ушло… На что намекает этот человек?

Впрочем, не торопись с выводами, сказал я себе. Вспомни, какие это были замечательные ребята. Вспомни, как свято они верили в свое дело. Вспомни Дима — он ведь не Бранкович, который уже в университете заботился о своей будущей пенсии. Дим, Раду, Неллу, Виктор никогда не заботились о своей карьере. Они не ждали никакой награды в будущем. Они делали то, что считали правильным. Вспомни Старика, вспомни Анку, ее доброту и готовность пожертвовать всем ради товарищей. Вспомни ее и успокойся. Вспомни самых лучших друзей и самых стойких товарищей и не задавай больше никаких вопросов. Завтра ты будешь в Бухаресте и все узнаешь. А теперь лучше помолчи…

И я молчал. Но сидевший рядом румын словно был наделен животным чутьем.

— Вы все валите на мещанскую психологию, — сказал он. — А как быть с предательством?

— Какое предательство?

— Как будто вы и сами не знаете? — Он криво усмехнулся. — Вы разве забыли, чем кончилась массовка? Вас же предали. Было это или нет?

— Было, — сказал я, чувствуя, как замирает сердце, как будто я повис над пропастью. — К чему вы это говорите?

— Да все к тому же. Кого только у нас не предавали! — В его голосе звучала горечь, эта тема явно не давала ему покоя. — Разве это случайность? Вас тогда тоже предал близкий человек. Помните, как это было?

Я молчал. Что я мог ему сказать? Я помнил все: все события, все волнения, которые начались после массовки, помнил, как выяснилось, что нас предали, тогда, в лесу, массовка казалась многим из нас игрой. Потом дело обернулось иначе. Кое-кому она изменила судьбу. Я был одним из этих людей. Как я мог не помнить?