Первый арест. Возвращение в Бухарест

Бузня все еще нащупывал в кармане шершавую бумагу — свои стихи — и вдруг подумал: «А если бы у меня был револьвер? Я никогда не держал в руках револьвер — почему это мне вдруг пришло в голову? При помощи револьвера можно было бы отделаться от него навсегда. А разве я способен стрелять в человека? Но Мадан не человек. Мадан — палач. Крыса. Она вылезает из подполья каждый раз, когда на землю падает ночь, и грызет все живое. Так как я это понимаю, я обязан ее убить. Это логично. От этого никуда не уйдешь. Я хотел уйти, но ничего у меня не получилось. Если я ненавижу смерть и прислужников смерти, я должен его убить. Я могу действовать только в свое время и среди людей, которые меня окружают. Я не выбирал своего времени. Я не выбирал своих современников. В другое историческое время я мог бы оставаться в стороне. Ведь были такие наивные времена, когда убивали только палачи, тираны и грабители. Теперь другое время. В век Маданов, если ты решился действовать, ты решился и на убийство».

Мадан сунул руку в карман и нащупал футляр с револьвером, нежно-твердый футляр, в котором заключалась для него высшая мудрость и решение всех вопросов. «Как жаль, что мы не пришили эту свинью еще в сороковом, — думал он, — но и теперь не поздно. Убивать никогда не поздно. Вытащить эту штуку из кармана и нажать курок. Все так просто. Никто не увидит. Никто даже не услышит. Улица мертва. Бузня, которого я считал хлюпиком, перешел к коммунистам, и он меня выдаст. Если обо мне забыли, он напомнит. Поэтому надо его убить». Но рука Мадана, судорожно нащупывающая револьвер, дрожала. Футляр вдруг скользнул в руке, как живое существо, и он испуганно вытащил руку из кармана. Рука продолжала дрожать. Он весь дрожал. В глазах дрожала темнота, и в ней расплывалась дрожащая фигура Бузни. Мадану вдруг показалось, что перед ним стоит уже не только один Бузня, у окон кафе «Рояль» стоит еще кто-то и там дальше, на углу. Если он и решится, то, пожалуй, не увидит цели. Он не сможет убить потому, что цель расплывается. В кого из них стрелять? Их много. Он не видит цели, все расплывается, он пропал…

Мадан побрел дальше, ни о чем не думая. Что-то стряслось в его мозгу, и он перестал думать. Он брел в полном одиночестве — прошлое отстало от него. Он знал теперь, что прошлого уже нет, все изменилось, изменился город, изменились люди, даже Бузня изменился, наивный и робкий Бузня стал другим. Старое умерло, его старые друзья умерли, все умерли, только он живой бродит по городу. Но разве он живой, если у него отобрали власть? Разве он живой, если он не смог выстрелить в Бузню? Раньше за него стреляли другие, они умерли, ему теперь следует стрелять самому, а у него дрожат руки, и он не видит цели, — значит, он тоже мертв.

И мертвый вступил он на пустынную площадь королевского дворца, мертвый свернул он в первый попавшийся переулок после того, как пересек площадь, и, пройдя несколько шагов, вдруг услышал, как из-под земли пробиваются крики, визг и резкие, механические звуки какой-то дикой музыки. Он вздрогнул и остановился.