Первая жертва

Канна села на край стула, немного наклонившись вперед. Действительно, в этой позе не было ничего необычного.

– И сколько вы должны были так сидеть?

– Примерно два часа с перерывом.

– Не двигаясь?

– Двигаться… можно было иногда, когда я уставала и тело начинало неметь.

– Ясно, – кивнула я.

– Извините, все-таки я не думаю, что эти занятия по рисованию как-то на меня повлияли. К тому же говорить, что меня принуждали к физической связи, будет тоже неправильно. Я не хочу ни на кого перекладывать ответственность. Если я соглашалась, то, получается, человек хоть немного, но нравился мне, верно?

– Вам не кажется, что обычно люди начинают заниматься сексом только после того, как узнают друг друга получше? Что в нем важны взаимная симпатия и доверие?

Канна растерянно произнесла:

– Доверие?.. Я смогла довериться… только одному человеку.

Я хотела расспросить ее об этом человеке поподробнее, но вдруг Канна выпалила, как будто не могла больше сдерживаться:

– Почему? Почему я не смогла стать такой же, как Кёко? Я слабая, я постоянно лгу. Каждый раз, даже если сначала все хорошо, в итоге я только создаю для всех проблемы. Я думала, что не выживу, если всегда буду честной. Поэтому обман…

– Что обман?

– Обман стал для меня единственным выходом.

Я осторожно поинтересовалась, когда именно ей приходилось обманывать.

– Когда мне сказали держать язык за зубами… Я просто сделала, как мне велели.

– Кто вам это сказал?

Канна ответила так, будто это было очевидно:

– Родители.

Я пристально посмотрела на Канну. Наконец она была готова поделиться со мной чем-то сокровенным.

– О чем ваши родители запрещали вам говорить, Канна?

– Не прямо запрещали… – робко запротестовала девушка. – Но, например, про семейный реестр[20] у нас не принято было говорить …

– Что? – должно быть, мне послышалось.

– Да ничего особенного. Просто иногда папа говорил, что вычеркнет меня из семейного реестра… если я буду плохо себя вести.

– Погодите… Вы хотите сказать, что Наото Хидзирияма вам не родной отец?

– По документам я его дочь, но на самом деле это не так. Мама, она… – Девушка заметно разнервничалась.

– Канна, не бойтесь, я лишь хочу вам помочь, – заверила я ее.

– После того как мама и папа расстались, она начала жить с другим мужчиной. Когда выяснилось, что она беременна мной, этот мужчина велел ей сделать аборт. И тогда папа… он сказал маме: «Уверен, наша дочь вырастет такой же красавицей, как ты. Не совершай ошибку». Поэтому я… я в долгу перед ним. Я обязана ему жизнью, и в итоге так его… подвела.

Канна буквально раздирала ногтями тыльную сторону ладони. Я хотела протянуть руку и остановить ее, но мои пальцы уперлись в разделявшую нас стеклянную перегородку, как всегда, холодную и безучастную.

В моей памяти вдруг всплыло слово «неблагодарная» – так, рыдая, назвала Канну ее бабушка. Хотя это слово никогда не произносили вслух, Канна не могла не чувствовать, как к ней относятся родственники. Когда она вела себя хорошо, они радовались, что приняли ее в семью. А когда плохо, то называли свое решение большой ошибкой.

Канна медленно раскачивалась из стороны в сторону, совсем как маленький ребенок. Я видела, как она мучается, но у меня в распоряжении имелся только один способ ей помочь: разговор.

– Я… бесполезная… Я не должна быть обузой…

– Поэтому вы делали все, что вам говорили, даже когда не хотели?

Канна потупила взгляд и покачала головой.

– У меня не получилось, – зашептала она. – Я больше не могла это выносить. Я просто больше не могла.

– Что вам приходилось терпеть?

Канна закрыла лицо руками и что-то пробормотала, но из-за стекла я ничего не смогла расслышать. Не успела я ее переспросить, как время посещения истекло. Когда Канну начали уводить, она снова что-то быстро прошептала. Однако что именно, мне опять не удалось разобрать. Я с трудом поднялась со стула: ноги отказывались слушаться. Тут прозвучал строгий голос охранника: «Выходите, не задерживайтесь», – и я поспешила покинуть переговорную.

Мать Канны сидела в комнате отдыха и пила чай. Увидев, как я вошла, она оторопела. Я же почтительно поклонилась и обратилась к профилю отвернувшейся от меня женщины в домашнем платье.

– Простите, что пришла без приглашения. Я забыла задать вам один вопрос по поводу Канны. Не могли бы вы на него ответить? Обещаю, после этого я сразу уйду и больше вас не потревожу.

Она посмотрела на меня с нескрываемым презрением.

– Что, правда? – ее голос звучал очень едко.

Не обращая внимания на явное недовольство женщины, я отодвинула стул напротив нее.

– Вы же не возражаете, если я сяду здесь? Спасибо, что согласились уделить мне время, – начала я, понимая, что, услышав мой вопрос, мать Канны, скорее всего, выйдет из себя. – Скажите, это правда, что Канна – не родная дочь вашего покойного супруга?

Мне показалось, что у женщины дернулся глаз.

– Да, это так, но какое это имеет отношение к делу? – возмутилась она.

– Вы считаете, что никакого?

– Наото воспитывал ее с самого рождения, поэтому она и правда была для него как родная.