Первая Конная

— Это тебе, — сказал Акалов Буденному и сдернул с коня попону.

Все ахнули. Редкой золотистой масти буланый жеребец с черным ремнем вдоль спины предстал перед ними.

— Из-под Деникина увели. Казбеком кличут.

— Спасибо, — сказал командарм.

Бойцы окружили жеребца.

— Фигуральный конь, — сказал начальник штаба Зотов.

— Лошадь справная, — согласился Бурденко.

— Сейчас проверим, — сказал командарм и шагнул к коню.

Казак стал подтягивать подпруги, и с каждым пристегнутым ремнем конь собирался все больше.

Раздался топот. Во двор влетел всадник и, с трудом сдержав взмыленного коня, рухнул с седла на землю.

Начальник особого отдела кинулся к нему.

— Измена, — прошептал хрипло окровавленный человек. — Мой полк бунтует. Военкома убили.

— Подробней! — резко обернулся командарм.

— Акты насилия и грабежа под влиянием влившихся в часть бандитских элементов, — с трудом докладывал раненый командир. — Я не говорил — думал, разберусь. Дошло до стрельбы. Гришу убили…

— Строгость жалостью подменяешь! Чьей бригады? — крикнул командарм, застегивая ремни.

— Моей, — отозвался стоявший рядом Маслак.

— Ты комбриг или партизан?

Маслак опустил голову.

— Пойдешь под трибунал! — яростно крикнул командарм. — На высшую меру! Шлепну на месте, ты, Маслак, не можешь сомневаться… Где они? — обернулся он к командиру полка.

— На пустыре! — ответил тот. — Митингуют!

Не коснувшись стремени, Буденный влетел в седло и разобрал повод. Золотистой молнией взметнулся конь, пытаясь сбросить всадника, но задавленный умелой рукой, встал на все четыре.

— Под генералом ходил, а подо мной не хочешь? — выкрикнул Буденный и с места послал коня в галоп, махнул через брошенную тачанку, через высокий забор.

— Куда ж один-то? — крикнул Городовиков и тоже кинулся к лошади.

— Особую бригаду по коням! — пропел начальник особого отдела.

Пройдя бешеным наметом через город, командарм вылетел на пустырь и смаху врезался в орущую, размахивающую оружием толпу. Задавленный удилами конь поднялся над толпой.

— Становись! — задыхаясь, крикнул Буденный.

— Командарм!

— Буденный!

— Сам! — слышались голоса среди наступившей тишины.

Прошло мгновенье — и полк выстроился в шеренгу. В рядах глухо ворчали, лица потупленные, хмурые, злые.

Буденный следил за строем.

— Ра-а-вняйсь!

Подравнялись.

— Смир-р-на-а!

Застыли.

— И я с вами ходил в атаку, — тихо начал командарм, но слышали его все. — Вы не бойцы Красной Армии! Сдать боевые знамена!

Над застывшим полем мертвая тишина. Знамена над строем качнулись. Знаменосцы выехали вперед и опустили их перед командармом. На глазах застывших бойцов появились слезы.

— Клали оружие!

Смятение прошло по рядам. В глазах командарма не было сомнения Он в упор смотрел в лица бойцов. Сломалась первая шеренга. За ней вторая. Оружие легло на землю. По рядам прошел тяжелый вздох. Затем послышались рыданья. Командарм оцепенел.

Бойцы плакали навзрыд, а среди них — озирающиеся волками не сдавшие оружия преступники.

— Бандитов, убийц и провокаторов — разоружить!

Строй нарушился. Кто-то кинулся к лесу. Грянуло несколько выстрелов. Короткие схватки — и вооруженные люди оказались в руках бойцов.

— Да что смотреть! Кончай их на месте!

— К стенке!

— Опозорили!

— Не сметь! — грянул голос командарма. — Судить будет трибунал!

В наступившей тишине возник стремительный топот.

В яростном молчании развернулась лава особой бригады и встала шашками наголо, оцепив шеренгу провинившегося полка.

На плачущих бойцов смотрели пулеметы с тачанок.

— Боевые знамена, — сказал командарм, — останутся в штабе. Приказываю! В завтрашнем бою кровью смыть позор с ваших знамен, во имя дела революции. Взять оружие!

Но строй стоял, не шелохнувшись. Бойцы не верили своим ушам.

— Возьмите оружие… — устало сказал командарм.

Шеренги сломались. Бойцы спешно разбирали оружие и вновь становились в строй. Они застыли без команды и все как один смотрели на командарма, ожидая его слов.

Но он не смотрел на них. Он молча повернул коня.

И строй долго смотрел ему вслед.

— Эх, обидели человека, — сказал молодой конармеец.

…Командиры догнали Буденного у самого города. Ехали молча. Командарм был мрачен.

— Эти махновцы еще себя покажут, — проговорил Бахтуров.

— Командир полка виноват! — горячо заговорил Городовиков. — С бойцами не беседует, на дневках в отдельную избу идет! Покой ему нужен! А что у бойца на душе?..

— Судить будем всех, кто опозорил знамя Первой Конной! — сказал Бахтуров.

— Не выноси сор, — сказал Апанасенко. — Врагу на руку.

— Честно признать ошибки, — сказал Бахтуров, — значит, укрепить наши ряды. А скрыть — ослабить. Вранье всегда на руку врагу, а для бойцов сомнения. Врут и правду прячут от бессилья. Нам это ни к чему!

Командарм ехал молча.

— Зря рисковал, Семен Михалыч, — сказал Апанасенко. — Один перед бандюгами… Могли стрельнуть.

— Хиба тебя спрашивают? — взорвался виновато молчавший Маслак. — Помолчи!

На плацу шли занятия по конной подготовке. На рубку расставленной лозы заходил красноармеец в буденовке. Сидел он неумело, конь шел боком, упрямился, шашка в руке бойца беспомощно и вяло моталась из стороны в сторону.

Буденный остановился и стал смотреть.