Я рассеянно открыла первый попавшийся журнал и прочитала, что один спортсмен заключил рекордный семилетний контракт на 126 миллионов долларов.
Это меня добило.
Да что же это за общество, где спортсмена за игру в мяч награждают сотнями миллионов долларов, а мне надо просить и побираться, унижаться и умолять ради жалких грошей на более гуманное лечение рака? Рак давно перестал быть болезнью, которой болеет кто-то другой. Большинство из нас в лучшем случае находятся от него в одном рукопожатии. Откуда же взялся такой дикий перекос? Такое бессердечие и безразличие? Мы тридцать лет брали у тысяч пациентов образцы крови и костного мозга при помощи невыносимо мучительных процедур – больным сверлили кости и тыкали иглами в слабые вены, – и теперь эти образцы стоят себе замороженные, томятся в жидком азоте, и все из-за отсутствия денег. Бюджет на исследования рака, распределяемый через Национальный институт рака, составляет в общей сложности 5 миллиардов долларов, и это меньше 0,1 % всех государственных расходов США. Все, что мне необходимо для работы, составило бы крошечную долю вопиюще огромной суммы, доставшейся этому спортсмену за труды. Это не укладывалось в голове – и не укладывается до сих пор.
Тяжелые болезни требуют тяжелого лечения. Отчаянные времена взывают к отчаянным мерам. Я натянула на себя несколько слоев водонепроницаемой эластичной дышащей ткани, надела перчатки, балаклаву и очки, не забыла теплые носки под легкие кроссовки и отправилась на долгую пробежку по набережной Гудзона, хотя на улице было минус пять: мне надо было освежить голову. Очевидно, мои приемы не оправдывают себя. Я получала достаточные суммы в год, чтобы снабжать лабораторию всем необходимым и платить моим верным сотрудникам, ученым и исследователям; мы публиковали достаточно статей по клинической медицине и фундаментальной биологии, чтобы обрести авторитет в научном сообществе. Но для реализации моих исследовательских планов мне требовались более серьезные материальные вложения. Кто мне поможет? От обычных спонсоров научных исследований вроде Национального института рака таких сумм ждать нечего. Единственный выход – суметь как-то привлечь к этому жизненно важному проекту самых состоятельных людей, у которых хватит средств на него. Мне нужен был старый добрый покровитель.
Для начала я представила себя на месте этого человека: вот, предположим, я социально ответственная, добрая, сострадательная и сказочно богатая меценатка и мечтаю принести пользу человечеству. Если бы я хотела разобраться, куда именно нужно вкладывать деньги – лучше всего, если это будет область, где нет бесчисленного множества посредников, некоммерческих организаций и профессиональных фандрайзинговых агентств, – мне надо было бы провести много предварительных исследований. Это трудно. Так, может быть, уже есть кто-то, кто только и дожидается, когда к нему придут и расскажут о такой достойной цели – приблизить получение лекарства от рака? Перед глазами у меня стояли, как всегда, лица измученных пациентов, которые отчаянно ждут облегчения своих страданий, и это подтолкнуло меня к мысли прямо обратиться к богатеям мира сего. Я была искренне убеждена, что, стоит им понять, какие потрясающие возможности перед ними открываются, если они согласятся помочь в исследованиях рака, которые идут верной дорогой, они выстроятся в очередь, лишь бы выручить меня. Оставался один вопрос: как до них достучаться?