Первые два пациента, которым провели пересадку поджелудочной железы, прекрасно перенесли операцию – вот только потом у обоих произошло отторжение пересаженных тканей. Отторжение пересаженных тканей поджелудочной железы – это очень страшно. Поскольку поджелудочную железу соединяют с мочевым пузырем, когда этот орган отторгается, из мочевого катетера течет кровь цвета портвейна. Вот я и подумал: “Уверен ли я, что это хорошо для пациентов?” Это заставило меня сообщить моему руководителю, что я собираюсь закрыть программу, директором которой являюсь. Я решил, что мне нужно подучить регенеративную медицину. Меня интересовала иммунная система, поскольку я пытался обеспечить у пациентов толерантность к пересаженным тканям, объяснить организму: “Не ешь меня, потому что я теперь тоже ты”. Парадокс в том, что первая часть моей карьеры была посвящена обеспечению толерантности к трансплантатам, а вторая – преодолению толерантности с целью заставить организм убивать раковые клетки.
Мы, врачи, приучены к редукционизму. Мы строго следуем протоколу. Но жизнь устроена иначе. Рак не линеен – он совершенно нелинеен. Он живет согласно законам науки хаоса. Нет никаких точек контроля. Нужно атаковать его нелинейным образом во времени и пространстве, следить за каждым его движением, в сущности, танцевать с ним. Если взять биопсию у одной и той же пациентки с раком молочной железы два раза за один день – одну из груди, другую из лимфоузла, – получишь раковые клетки с разными генами. Такая гетерогенность исключает любые редукционистские предположения, поскольку непонятно, на какую мишень направлено лечение и почему, собственно, ты выбрал именно ее. С моей точки зрения, наш единственный вариант – одновременно проводить, так сказать, и микроискоренение, и макроискоренение. Микроискоренение – это значит, что лечение направлено на мелкие мишени, и для этого, возможно, стоит применить и немного химиотерапии. А макроискоренение – это либо хирургическая операция, либо радиотерапия, либо иммунотерапия.
Особенно Патрика раздражает широко распространенное догматическое представление, будто бы ключ к лечению рака содержится в ДНК и только в ней. Он проводил более полное исследование рака и его микроокружения, предполагавшее подробный анализ ДНК, РНК и белков. Кроме того, Патрик постоянно подчеркивает, как вредны протоколы традиционной высокодозной химиотерапии для иммунной системы – а ведь именно она особенно нужна нам в борьбе против рака. Он придумал для случаев запущенного рака несколько очень перспективных клинических протоколов с участием клеточной терапии и вакцин в сочетании с более конвенциональными подходами – химиотерапией и таргетной терапией.