Конечная цель всех исследований рака – найти более удачные методы лечения, однако для изучения опухолей у людей мы избираем на диво неподходящие средства, и особенно это касается платформ испытаний медикаментов. Мы берем несколько раковых клеток из крошечной пробы опухолевой ткани, помещаем их в чашку Петри или вводим мышам и после этого ожидаем, что они воспроизведут широчайшее многообразие, которое мы наблюдаем у популяции злокачественных клеток
Каков же выход? Первым делом нужно спуститься с горних вершин и смиренно признать: рак – проблема настолько сложная, что нечего и думать решать ее при помощи редукционистских доклинических платформ испытаний, которые мы придумали, чтобы разрабатывать методы лечения. За последние пятьдесят лет почти ничего не произошло – и не произойдет и в ближайшие полвека, если мы продолжим настаивать на все тех же старых методах. Есть лишь один быстрый, дешевый, а главное, повсеместно применимый и человечный способ решить проблему рака: переключиться с разработки терапии последних стадий болезни и сосредоточиться на диагностике рака в самом начале и научных методах предотвращения его развития. Хватит гоняться за последней клеткой – надо научиться распознавать следы первой.
К моменту постановки диагноза кубический сантиметр опухоли содержит приблизительно три миллиарда клеток. Это очень много клеток, их все уже не уничтожить, а надо. В кубическом миллиметре опухоли три миллиона злокачественных клеток, а в кубике со стороной 0,1 миллиметра – три тысячи. Будущее – за развитием технологий, позволяющих зарегистрировать появление даже единичных раковых клеток по их характерным следам. Что же это за следы?
Наука распознавания суррогатных маркеров пока еще в колыбели. Раковые клетки быстро отмирают, распространяя при этом красноречивые биологические маркеры. Следы рака в виде фрагментов ДНК, РНК и белков можно найти в капле крови, в воздухе, который мы выдыхаем. Или через регистрацию изменений магнитных полей, вызванных присутствием крайне немногочисленных раковых клеток, или при помощи антител, которые связывают и выявляют фемтомоли белков (миллиардные доли миллионной доли моля, то есть микроскопические доли грамма). Пока что главная проблема рака – в чем мы неоднократно убеждались – это его коварная молчаливая природа. Порой опухоль успевает заместить собой значительную часть органа, в котором растет, прежде чем появятся какие бы то ни было симптомы. Именно так все было в случае Сукету Мехты, Омара и Андрея. Сукету повезло – рак легких у него случайно нашли вовремя, но у остальных двоих к моменту постановки диагноза игра была уже проиграна. Я много лет работала со смертельными случаями ОМЛ, пока не поняла, что гоняться за таким беспринципным врагом попросту безнадежная затея, и не переключилась на раннюю диагностику. С этой целью я тридцать лет изучала предлейкозы, но, поскольку МДС подчас убивает так же жестоко, как и ОМЛ, даже не успев перейти в злокачественную фазу, я еще и старалась проводить скрининговые исследования среди обычных, условно здоровых испытуемых в поисках первых признаков МДС, ОМЛ и рака в целом.
Попытки ранней диагностики рака – в сущности, ровесницы объявления войны против рака как таковой. Увы, обычные скрининговые программы в масштабах популяции стоят астрономических денег, а ожидаемого сказочного успеха не приносят. Более того, предположение, что раннее распознавание и немедленное лечение приведут к увеличению количества вылечившихся, также не нашло однозначного подтверждения – с этим подходом связано множество поучительных историй.