Он высунул язык. Это был единственный случай в моей жизни, когда я чуть не упала в обморок. Половина языка Харви была в воспаленных пустулах – из одних сочилось густое бледное отделяемое, из других текла кровь. Распределение сыпи – только на одной стороне лица и языка – не оставляло сомнений, что это опоясывающий лишай, заболевание, вызывающее едва ли не самую мучительную боль на свете. Даже мне еще ни разу не доводилось видеть лишай на языке. Спокойствие Харви перед лицом таких пыточных проявлений рака во всей его злобности было достойно святого. Он посмотрел на пакет с едой из “Маджиано” и выдавил улыбку.
– Спасибо, Аз. Сегодня, пожалуй, воздержусь. Я знаю, тебе после трехдневного отсутствия больше хочется пакистанской еды. Отправь это вниз швейцару. Тони обожает “Маджиано”.
Харви уже два дня принимал противовирусные препараты, но в тот момент казалось, что стало не лучше, а только хуже. Больно и неприятно было просто до ужаса. Утро принесло с собой новый страшный симптом. Было воскресенье. Я почти не спала и часа в четыре сдалась – взяла ноутбук и пошла в гостиную поработать. Около половины седьмого Харви вышел из ванной. Он был совсем не похож на Харви. У него парализовало лицо. В первые часы после этого асимметрия была просто чудовищной. Половина лица у него беспомощно обвисла и обмякла. Он не мог полностью закрыть рот, из уголка губ капала слюна. Когда он пытался говорить, парализованная щека болталась не в такт. Пузыри на лице сливались, на язык было попросту невыносимо смотреть. Харви, который всегда был потрясающим красавцем, обмяк в кресле, не в состоянии даже моргать, терзаемый жгучим зудом в пересохшем глазу, который теперь невозможно было закрыть; он еле выговаривал слова, пускал слюну, дергался, морщился, когда острая боль пронзала небо и язык, стреляла в уши, не давала дышать. Харви всегда был мастером художественного преуменьшения – и сейчас выдавил:
– Что-то я не в форме.
Весь день я как одержимая осматривала торс, руки и ноги Харви и к вечеру нашла еще несколько пузырьков на спине. Лишай рассеялся по всему телу, а так бывает у больных с разлаженной, подавленной, ослабленной, несостоятельной иммунной системой. От этого можно умереть. Я очень испугалась и позвонила онкологу Харви – нашему доброму другу Стиву Розену. Мы оба считали, что Харви надо в больницу. Харви отказывался. Стив приехал к нам домой, просмотрел длинный список лекарств, что-то добавил, несколько пунктов вычеркнул и подержал меня за руку. К тому времени, как он уехал, я приободрилась благодаря его спокойной и уверенной манере вести себя у постели больного. А наутро мы получили свежий урожай пузырьков по всему телу Харви – но чем больше я теряла присутствие духа, тем спокойнее становился Харви. Дни тянулись мучительно медленно, складывались в недели. Харви круглосуточно принимал обезболивающие, и это помогало, а потом приспособился к полужидкой диете. Бриться он больше не мог. Пузырьки на лице лопались и сочились, и это причиняло огромные неудобства. Со временем состояние Харви постепенно улучшалось, однако асимметрия лица так и осталась – особенно обидным зримым, обезображивающим напоминанием о беспощадной мстительности рака.
Если у человека рак, диагноз “лимфома” обычно становится отчасти утешением, поскольку она в принципе лечится с приличными шансами на полное выздоровление. И на самом деле у Харви довольно долго все было неплохо. В июне 1998 года после лечения “Ритуксаном” (