Перунъ

— Можетъ быть, господа, пока не стемнѣло, вы хотите взглянуть на Перуна? — проговорила Ксенія Федоровна. — Тогда милости прошу…

Всѣ зашумѣли стульями. Мэри-Блэнчъ вытащила откуда-то свой великолѣпный кодакъ, съ которымъ она не разставалась. И всѣ спустились въ тихо дремлющій паркъ и стрѣльчатой аллеей прошли на зеленую луговину, гдѣ, среди круглой, одичавшей куртины, надъ тихой Старицей, стоялъ, окруженный цвѣтушимъ жасминомъ, воскресшій богъ съ выраженіемъ необыкновеннаго покоя и величія на своемъ плоскомъ лицѣ. Профессоръ былъ въ полномъ восторгѣ. Другіе притворялись, что все это очень интересно. Мэри-Блэнчъ сказала что-то мужу.

— Господа, моя жена покорнѣйше проситъ всѣхъ васъ стать вокругъ… этого… ну, я не знаю, какъ это называется… ну, монумента, что-ли… — обратился Алексѣй Петровичъ ко всѣмъ. — Она хочетъ снять васъ…

И вотъ, подъ руководствомъ оживленной американки, всѣ съ шутками и смѣхомъ стали размѣщаться вкругъ воскресшаго бога: и замкнутый, усталый, далекій Алексѣй Петровичъ, и довольный собой и жизнерадостный Петръ Ивановичъ, и благодушно улыбающійся попикъ, который сумлѣвался, однако, подобаетъ, ли ему въ его санѣ сниматься съ идоломъ поганымъ, и вся теперь играющая жизнью и счастьемъ Ксенія Федоровна, и смущенно сторонящійся ея Андрей, и мужественно-спокойный и прямой Левъ Аполлоновичъ, и худенькій, не отъ міра сего, профессоръ, высохшій среди старыхъ текстовъ, и лѣсной отшельникъ, влюбленный въ свои зеленыя пустыни, Сергѣй Ивановичъ, и хорошенькая Лиза, только недавно прилетѣвшая изъ Парижа. А надъ ними, на фонѣ старыхъ великановъ парка, въ сіяніи яснаго неба, царилъ Перунъ, грозный богъ, милостивый богъ, съ пучкомъ ярыхъ молній въ десницѣ и съ выраженіемъ какого-то неземного величія на плоскомъ лицѣ…

И сухо шелкнулъ Кодакъ… И еще… И еще…

— Это весьма цѣнная находка и, конечно, московскій историческій музей съ радостью приметъ вашъ даръ… — говорилъ совсѣмъ оживившійся и даже разрумянившійся профессоръ. — Нѣтъ, нѣтъ, я давно думалъ, что, какъ ни интересны наши сѣверныя губерніи, намъ не мало работы и по близости. И эта работа еще интереснѣе, потому что труднѣе: тамъ вся старина лежитъ еще почти на поверхности народной жизни, а здѣсь надо итти глубоко въ народную душу, въ самый материкъ… И завтра же, чтобы не терять времени, Андрей Ипполитовичъ, мы проѣдемъ съ вами къ Спасу-на-Крови…

— А послѣ завтра, не угодно ли вамъ, г. профессоръ, посмотрѣть нашу Исехру?.. — любезно предложилъ Петръ Ивановичъ, съ упоеніемъ выговаривая слова «г. профессоръ». — Это, можно сказать, самая наша глушь… И на озерѣ этомъ, знаете, плаваютъ эдакіе какіе-то бугры зеленые и народъ нашъ говоритъ, что это «короба», въ которые засмолены были убійцы древлянскаго князя нашего Всеволода — засмолили ихъ, будто бы, да такъ и пустили въ озеро… И будто на Свѣтлый день изъ коробовъ этихъ и теперь еще слышны стоны убійцъ… Я такъ полагаю, что все это бабьи сказки, ну, а, между протчимъ, интересно. На Исехру ѣдетъ по своимъ дѣламъ сынъ мой, Алексѣй Петровичъ, — вотъ и васъ, если интересуетесъ, мы прихватили бы, г. профессоръ. Это отсюда верстъ двадцать…

Алексѣй Петровичъ былъ недоволенъ, но дѣлать было уже нечего. И онъ быстро поладилъ съ профессоромъ о времени выѣзда.

— Мы, конечно, одинъ другого стѣснять не будемъ… — сказалъ онъ твердо. — Вы будете дѣлать свое дѣло, а я — свое…

— Конечно, конечно… — довольный по случаю открытія Перуна, говорилъ профессоръ. — Великолѣпно…

А дома, въ душной комнаткѣ своей, заставленной темными образами, бокотала горбунья Варвара:

— И стыдобушки нѣту! То словно отравленная муха ходила, а тутъ сразу, какъ розанъ пышный, расцвѣла… Быть бѣдѣ, быть большой бѣдѣ тутъ!..

Наташа слышала ея воркотню, ей было больно и на прелестныхъ глазахъ ея наливались крупныя слезы…

XI. — СТРАЖА ПУСТЫНИ

Крѣпкій, ладный тарантасъ Петра Ивановича, тяжело кряхтя, переваливался съ боку на бокъ и нырялъ по корнямъ и выбоинамъ невозможной лѣсной дороги на Фролиху. Лѣтнее утро сіяло и радовалось. Въ головѣ Алексѣя Петровича складывались столбцы длинныхъ цифръ, и разсыпались и снова складывались: — огромныя дѣла можно тутъ сдѣлать! Наканунѣ Мещеру пріѣхалъ было урядникъ повыпытать у старосты и у мужиковъ, не болтаютъ ли мерикакцы чего зряшнаго, но, когда узналъ онъ съ пятаго на десятое, въ чемъ дѣло, онъ преисполнился къ Алексѣю Петровичу величайшаго уваженія и пошелъ къ Бронзовымъ въ домъ и почтительнѣйше, стоя у порога, поздравилъ гостей съ пріѣздомъ и заявилъ, что, понадобятся въ чемъ его услуги, для такихъ онъ завсегда готовъ въ лепешку расшибиться. Профессоръ Сорокопутовъ, сидя рядомъ съ Алексѣемъ Петровичемъ, сводилъ въ одно свои впечатлѣнія отъ осмотра монастыря Спаса-на-Крови и былъ одно и то же время и очарованъ его древней архитектурой и разочарованъ разграбленной ризницей и архивомъ, въ которыхъ ничего достопримѣчательнаго уже не было. Изъ вѣжливости спутники обмѣнивались иногда короткими замѣчаніями и снова замолкали. На козлахъ скучалъ альбиносъ-Митюха, «личарда» Петра Ивановича.