Перунъ

Иванъ Степановичъ, снявъ шляпу, шелъ сторонкой и наслаждался своей любимой стихіей, лѣсомъ. Теперь, когда у него лично все въ жизни было уже почти кончено, когда человѣческія страсти отгорѣли въ немъ и душа обрѣла свѣтлый покой, единственнымъ врагомъ его, кажется, остались только мальчишки-пастушата, съ ихъ проклятой страстью класть въ лѣсу огни, отъ которыхъ въ позапрошломъ году выгорѣлъ весь Медвѣжій Логъ. Но еще больше не любилъ онъ и боялся лѣсопромышленниковъ и, если начиналась рубка какой-нибудь знакомой дѣлянки, онъ переставалъ ходить въ ту сторону. За то большой радостью было для него, когда, благодаря его статьямъ въ одной очень вліятельной газетѣ, удалось добиться, что Ужвинская Дача была объявлена заповѣдникомъ, гдѣ никто не имѣлъ права охотиться. Звѣрь и птица стали быстро множиться: глухариные тока вокругъ Вартца и на Лисьихъ горахъ были теперь на рѣдкость, лоси ходили въ «Журавлиномъ Долу» стадами и появились уже среди быковъ «лопатники», въ прошломъ году убили трехъ рысей, тетеревей, глухарей, рябчиковъ, куропатокъ бѣлыхъ было «безъ числа», какъ говорилъ Гаврила, а когда этой весной стоялъ Иванъ Степановичъ съ нимъ на тягѣ, на слуху прошло около сорока долгоносиковъ, — настоящая карусель! А вкругъ задумчивыхъ лѣсныхъ озеръ, а въ особенности на Исехрѣ, — берега ихъ были топки, глухи и недоступны даже самому ярому охотнику, — сколько водилось тамъ утки, бекаса, журавлей, цапель, вальдшнеповъ, куликовъ, гагаръ! А весной и осенью, въ пролетъ, тамъ присаживались громадные косяки гусей, а иногда даже и лебеди. Дикая жизнь лѣсная била клюнемъ и радостно было смотрѣть на нее.

Но эта лѣсная жизнь была скрыта, доступна только посвященнымъ, нужно было извѣстное усиліе и большое знаніе лѣса, чтобы проникнуть въ ея таинства, но и та жизнь, которая шла на виду, была не менѣе прелестна со своими хорами зябликовъ, малиновокъ, пѣночекъ, нарядныхъ щегловъ, крошечныхъ крапивниковъ, со своими пестрыми дятлами, тоскующими кукушками, желтыми иволгами, вороватыми сойками, траурными сороками, зловѣщими воронами и филинами, а по низинамъ, къ Ужвѣ, и безчисленными соловьями… А надъ цвѣтущими полянами и опушками, гдѣ такъ много по веснѣ цвѣтовъ, трепетали пестрые мотыльки и стрекозы на своихъ слюдяныхъ крылышкахъ…

— Садитесь, Иванъ Степановичъ, теперь я пойду… — крикнула Марья Семеновна. — А то устанете, не выстоите обѣдни…

Поспоривъ, сколько требовалось для поддержанія своего престижа стараго охотника и великолѣпнаго ходока, Иванъ Степановичъ сдался: ноги-то все же не прежнія. И онъ сѣлъ въ тарантасъ, а Марья Семеновна пошла сторонкой…

— Экія мѣста!.. — сказала она, любовно оглядывая все вокругъ. — Благодать! Въ позапрошломъ году я разъ тутъ сто восемьдесятъ семь бѣлыхъ однимъ заходомъ взяла…

— Ну, какія это мѣста! — возразилъ Иванъ Степановичъ. — Вотъ у меня на Лисьихъ Горахъ такъ мѣста! Здѣсь мѣсто сравнительно низкое, грибъ растетъ рыхлый, а тамъ, по борамъ, идетъ все крѣпышъ, точно на подборъ, настоящая слоновая кость!

Они любили посоперничать такъ въ знаніи лѣса, его богатствъ и тайнъ и никогда не уступали одинъ другому.

— Такъ до вашихъ-то Лисьихъ Горъ день ходу, а тутъ рукой подать… — возразила Марья Семеновна.

— А что здѣсь грибъ плохъ, такъ это и говорить грѣшно. Что, не хороши были маринованные, которые вамъ вчера къ жаркому подавали?

— Я ничего не говорю: превосходны… — согласился Иванъ Степановичъ. — А все же тамъ въ десять разъ лучше… Тамъ мѣсто боровое…

Передъ обѣдней Марья Семеновна была въ особенно мирномъ настроеніи и она уступила.

— А ягоды, ягоды будетъ въ этомъ году! — сказала она. — И брусники, и черники, и гонобоблю, и клюквы… Прямо все усыпано…

— Да… — сказалъ Сергѣй Ивановичъ. — Птицѣ будетъ раздолье… И выводки въ этомъ году все большіе…

— Рѣдкій на все годъ… — съ умиленіемъ сказала Марья Семеновна, хозяйственная душа которой радовалась на это изобиліе и богатство: сколько она за лѣто наваритъ, насолитъ, намочитъ, насушитъ, намаринуетъ всего!

У Ключика они свернули на минутку въ сторону, чтобы посмотрѣть на новые хвойные питомники. На большой полянѣ были вспаханы и обнесены частой изгородью ряды аккуратныхъ низкихъ грядокъ. На ближнихъ грядкахъ чуть виднѣлись нѣжные всходы елочекъ, посѣянныхъ въ этомъ году, — такъ, какая-то розовая щетинка, — дальше тѣсно сидѣли прошлогоднія малютки, еще дальше уже упорно щетинились деревца третьяго года, а съ той стороны поляны елочки были уже выкопаны и разсажены по вырубленнымъ дѣлянкамъ. Сергѣй Ивановичъ очень заинтересовалъ начальство своими опытами съ посадкой новыхъ породъ ели и самъ очень дорожилъ своимъ дѣломъ, но сегодня онъ былъ далеко душой отъ всего этого, разсѣянъ и пр-прежнему напряженно сіяли его глаза…