Перст судьбы

Если бы мне удалось расколоть скалу и накрыть камнепадом лагерь Игера, тогда все бы закончилось в один день. Я не могу ошибиться. Я должен верить в успех. Как верил на первом рубеже у входа в долину на Изумрудной реке, когда моя конница мираклей ударила через фальшивый брод на армию Игера. Пока когорты имперских арбалетчиков строились для отражения мнимой атаки, Джерад зашел им в тыл, и все вражеское войско пустилось в бегство. Я был горд как никогда – ни одному магику не под силу управлять двумя сотнями мираклей, да еще с мнимыми лошадьми. А я сумел – да так достоверно, что никто не усомнился в атаке. Блики солнца горели на металле доспехов, гривы поднимались и опадали в такт галопу, стяги веяли на ветру. И никто не обратил внимания, что брода на Изумрудной реке в этом месте нет, а поток скрыл бы лошадей и всадников с головами. Наши противники нашли объяснение, причем самое простое – магический мост. Да-да, магический мост!

О как я был горд, как горд! Мои миракли сражались и разили, но не погибали. Бессмертная армия билась за Ниен и исчезла, когда противники пали. Многие верят, что миракли – это души павших, которых вызывает магик, стягивая нити Судьбы ушедших. А еще говорят, что боги Домирья на миг открывают магикам дверь, откликаясь на их зов о помощи, и наделяют дерзких своей силой. Каждый придумывает свое объяснение тому, о чем не имеет понятия. Но я знаю, что это просто энергия, свет, тот свет, что вспыхивает в магических фонарях. Тот свет, который призывал Лиам. Его яростная энергия разит не хуже лурсской стали.

Создавать миракли было главным моим умением. До убийства моего Дара.

* * *

Это был семнадцатый день после нашего первого соития с Ларой. Я проснулся и понял, что Дар вернулся. Я поднял руки и ощутил, как бегут раскаленные капли магии от плеч и локтей к ладоням и дальше. Дальше, через несуществующую больше границу к моим несчастным пальцам.

Я вернул себе руки! Я был как слепец, что внезапно прозрел. Будто я был танцором, лишился ног и вновь их обрел. Певец, потерявший голос, вновь стал стихопевцем!

Восторг переполнял меня: прежде увечный, я мог глядеть в небо, плясать до упаду и петь – всё разом! И я – магичил не уставая. Обвесил всю спальню магическими фонарями, превращал в цветущие розы сухие ломкие ветки старой метлы, я поднимал в воздух глиняные кружки на столе и почти все перебил.

Наросты на руках исчезли, на их месте образовалось что-то вроде звездочек – снежинок. Я снова стал Кенриком Магиком. Мысль, каким образом это случилось, я спрятал в самую дальнюю даль моей памяти и запер на ключ.

«Хватит! – одернул я сам себя. – Опять растратишь силы на ерунду!»

И вдруг осознал, что боль в ноге исчезла. Просыпаясь, я механически провел ладонями по зажившей ране и мгновенно излечился.

* * *

В этот день в замок прибыл отец – один, без Эдуарда и Джерада, лишь с двумя телохранителями. Я успел выпить мятный чай и одеться, как за мной прибежал Френ и позвал меня в кабинет отца. В этот раз я медлить не стал. Войдя, я увидел, что матушка уже здесь. Я не любил эту комнату с раннего детства и ненавидел с тех пор, как отец устроил в ней судилище надо мной после извлечения нити Судьбы из тела Эдуарда.

Сейчас дверь на балкон была распахнута, отец стоял перед нею, заложив руки за спину. Я не знал, что он там надеется увидеть – стаю воронья, почтового голубя или полет заговорённой стрелы. Его кожаная поддоспешная лорика так истерлась, что отливала красным вместо первоначально черного, а волосы отца, откинутые назад, с двумя вплетенными в них амулетами, серебряными фигурками охранителей, стали совсем белыми – то есть седыми.

Услышав мои шаги, он обернулся. Есть такое выражение «почернеть лицом». Если волосы его были белы, то лицо почернело. Такая кожа бывает у бездомных, годами живущих на улицах и ночующих в канавах и под заборами.

– Нам не удержать перевал. Каждый день мы теряем десять человек убитыми и в два раза больше ранеными, – сказал он. – Мы продержимся еще дней десять. Максимум пятнадцать. Стрел почти нет. Метательных дротиков – тоже. Собирайте вещи. Бегите в Гарму. Оттуда – на корабли и за море.

– Кто? Кто должен бежать?

– Кто успеет. Мы с Эдуардом останемся, будем держаться, сколько сможем.

– А потом?

Отец не ответил.

– Нам не удержать перевал, – повторил он.

– Я нашел способ, как нам победить, – объявил я.

Отец махнул рукой, давая понять, что мое излечение уже не поможет. Наверняка он знал от Крона про мои опыты с серебряными перчатками.

– Я могу разломать Зуб Дракона и обрушить камнепад на Игеров лагерь, – торопливо заговорил я, не давая ему возразить. – Погибнут если не все, то почти все в стане императора.

– А что потом? Перевал будет завален?

– Да.

– И что дальше?

Я ожидал вспышки надежды, оживления, радости. Но он как будто и не рад был открывшейся возможности.