– Будь что будет, – сказал Дедал. – Я полагаюсь на правосудие подземного мира, уж каким бы оно ни было. Ничего другого нам не остается, верно?
Он посмотрел в упор на Нико. Парень потемнел лицом.
– Да, – произнес он.
– Примешь ли ты мою душу в качестве выкупа? – спросил Дедал. – Ты мог бы использовать ее, чтобы вернуть сестру.
– Нет, – ответил Нико. – Я помогу твоей душе выйти на волю. Бьянка умерла. Ей придется остаться там, где она есть.
Дедал кивнул.
– Молодец, сын Аида. Ты становишься мудрым.
И он обернулся ко мне.
– Последняя услуга, Перси Джексон. Я не могу бросить Миссис О’Лири одну. А возвращаться в подземный мир она не хочет. Не согласишься ли ты позаботиться о ней?
Я посмотрел на громадную черную гончую. Та жалостно заскулила, продолжая вылизывать волосы Дедала. Я подумал о том, что в маминой квартире нельзя держать собак, особенно если собака больше самой квартиры, но сказал:
– Да. Да, конечно.
– Ну, тогда я готов встретиться со своим сыном… и с Пердиксом, – произнес Дедал. – Я должен извиниться перед ними.
У Аннабет в глазах стояли слезы.
Дедал обернулся к Нико. Тот обнажил меч. Поначалу я испугался, что Нико убьет старого изобретателя, но Нико просто сказал:
– Твое время давно миновало. Ступай с миром.
Дедал расплылся в счастливой улыбке. Он застыл, точно статуя. Его кожа сделалась прозрачной, стали видны бронзовые шестеренки и механизмы, жужжащие внутри тела. А потом статуя обернулась серым пеплом и рассыпалась.
Миссис О’Лири завыла. Я погладил ее по голове, пытаясь утешить, насколько мог. Земля зарокотала – это землетрясение, наверное, почувствовали во всех крупных городах нашей страны. То обрушился древний Лабиринт. Я надеялся, что где-то внутри оказались погребены останки передового отряда титанов.
Я окинул взглядом следы побоища на поляне, усталые лица друзей.
– Ну что, – сказал я им, – пора за работу!
Глава девятнадцатая
Раскол в совете
Слишком со многими пришлось прощаться.
В тот вечер я впервые увидел, как лагерные саваны используют для настоящего погребения. Не хотел бы я увидеть это вновь.
В числе мертвых был Ли Флетчер из домика Аполлона, убитый великаньей дубиной. Его закутали в золотой саван без украшений. Сын Диониса, погибший в бою со вражеским полукровкой, был закутан в темно-пурпурный саван, расшитый виноградными гроздьями. Звали его Кастором. Мне было стыдно, что я провел три года в одном с ним лагере и даже не потрудился узнать, как его зовут. Ему было семнадцать. Его брат-близнец, Поллукс, пытался что-то сказать, но у него перехватило горло, и он просто взял факел. Он зажег погребальный костер в центре амфитеатра, и через несколько секунд весь ряд саванов был охвачен огнем, и искры и дым летели в небо, к звездам.
Весь следующий день мы лечили раненых – ранены были почти все. Сатиры и дриады трудились, восполняя ущерб, нанесенный лесу.
В полдень совет козлоногих старейшин собрался на экстренное совещание в своей священной роще. Там присутствовали трое старших сатиров и Хирон в инвалидной коляске. Его сломанная нога еще не зажила, так что на ближайшие несколько месяцев он поневоле был прикован к коляске, пока нога не окрепнет достаточно, чтобы выдерживать его вес. Роща наполнилась сатирами, дриадами и наядами, выбравшимися на сушу: их были сотни, и все жаждали услышать, что будет. Мы с Можжевелой и Аннабет стояли рядом с Гроувером.
Силен требовал немедленного изгнания Гроувера, но Хирон уговорил его хотя бы выслушать свидетелей. И вот мы рассказали всем о том, что произошло в хрустальном гроте и что сказал нам Пан. Потом еще несколько свидетелей с поля битвы описали странный звук, который издал Гроувер – звук, загнавший войско титанов обратно под землю.
– Это была паника! – упорно повторяла Можжевела. – Гроувер использовал могущество лесного бога!
– Паника? – переспросил я.
– Перси, – объяснил Хирон, – во время первой войны богов и титанов владыка Пан издал ужасающий вопль, который распугал вражеские войска. Это и есть… точнее, было, – главное его оружие: мощная волна ужаса, которая тогда помогла богам выиграть битву. И само слово «паника» происходит от имени Пана. Гроувер использовал это оружие, пустив его в ход по своей воле.
– Ерунда! – взревел Силен. – Святотатство! Быть может, сам лесной бог послал нам свое благословение. А может быть, музыка Гроувера была столь ужасна, что сама по себе распугала врагов!
– Отнюдь, сударь, – возразил Гроувер. Он говорил куда спокойнее, чем говорил бы на его месте я, если бы меня так оскорбили. – Он испустил дух, и дух этот вошел во всех нас. Мы должны действовать. Каждый из нас должен трудиться, чтобы обновить глушь, защитить и сохранить то, что от нее осталось. Мы должны распространять весть. Пан умер. Не осталось никого, кроме нас самих.
– Мы искали его две тысячи лет, и теперь ты хочешь, чтобы мы тебе поверили?! – вскричал Силен. – Ни за что! Нужно продолжать поиски. Изгнать предателя!
Некоторые сатиры постарше одобрительно загомонили.
– Голосуем! – потребовал Силен. – Да и кто ему поверит, этому дурацкому мальчишке-сатиру?