Переведи меня через Майдан...

— Эй, Шумахер, — Самойлов вцепился в спинку кресла. — поосторожнее. И куда торопимся: девушку забыл.

— Девушка едет со своими друзьями. — Володя вывернул на трассу и увеличил скорость. — Которые нам совсем не друзья.

— Точнее.

— Говоришь, у тебя там должен был быть один знакомый кавказской национальности? Представь себе, был. И знаешь кто? Гия Сурхуладзе.

Михаил присвистнул:

— Ты не ошибся?

— А с чего ты решил, что там должны были быть кавказцы? Вот отсюда и пляши.

Машина медленно проехала к повороту на Жуляны, сделав по трассе полукруг, и Володя уже собрался, было, нажать на газ, как неожиданно к лобовому стеклу припечаталась маленькая женская фигурка:

— Кто — кто в теремочке живёт? — Юлька выглядела потрясающе восторженно. — Ну, как вам, Володя, оперативность нашей команды?

Дмитриев в душе выматерился.

— Потрясающе.

— Помяните моё слово. Мы их прижмём. К стенке. А вам, сэр, — девушка впрыгнула в салон авто на заднее сиденье и тут же пристала к Самойлову, — желаю выздороветь, и объективно осветить все события в нашей стране.

— А другого, более душевного пожелания нет?

— Это намёк? — нос девушки сморщился.

— Нет. В моём возрасте не намекают, а действуют напрямую, пока сил хватит.

— Пошло.

— Тем не менее факт. Если что-то подобное произойдёт, надеюсь, вспомните о нас?

— О-кей. Вот мой телефон. — простенькая визитка опустилась на колени оператора. — Звоните.

Самойлов вырвал листок из блокнота и нацарапал на нём несколько цифр.

— А вот мой. Пока.

— До встречи.

Девушка выпрыгнула из машины и устремилась к стоящей на другой стороне трассы иномарке. Михаил посмотрел ей вслед:

— Интересно, Гия с ними в машине, или нет?

— Какая разница? — Володя откинулся на спинку кресла. — Главное то, что он есть. И он помогает. Всё остальное — проза.

С Гией Сурхуладзе, парнем лет двадцати пяти, студентом Тбилисского университета, Самойлов, как и Володя, познакомился во время «тюльпановой революции» в Тбилиси. Собственно, и со своим будущим оператором он тоже встретился впервые там же. Только Дмитриев тогда работал на «первый канал».

Сурхуладзе… Самойлов с трудом перевёл дыхание: вот с кем он действительно не хотел бы встретиться. Ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшее — далёкое будущее.

— Кстати, — Володя рванул молнию на куртке, и несколько освободил грудь. — Где ты подобрал девицу, я понял, но как ты с ней познакомился?

— Помнишь, художника, у которого я был на Андреевском спуске?

— У которого фотографии Козаченко?

— Да. Это его дочь.

— Козаченко?

— Художника.

— Мир тесен. — оператор вновь завёл мотор. — И тем он интересен.

Володя вырулил на вторую полосу, и придавил педаль газа.

— Если Гия в Киеве, — произнёс Михаил, — То вместе с ним должен был приехать и Отар.

— Не обязательно. Они что: нитка с иголкой?

— Не скажи. Гия тело, Отар — голова. Павелич страну покинул, но на своё место прислал проверенных в деле людей. Гию одного, без Отара, он бы сюда не пустил. Тот мастер по всякого рода эксцессам. Неприятности за ним следом ходят. Ему намордник нужен. Так что, Отар здесь. Вывод: приближается новая цветочная революция. Володя, какой на Украине самый популярный цветок?

— Чернобрывцы.

— Что? — Самойлов расхохотался.

— Ничего смешного. Классный цветок. Всегда цветёт. Его на могилах чаще всего выращивают.

Самойлов попытался сдержать смех, но тот сам собой прорвался:

— Революция чернобрывцев! Представляешь? Или нет. Лучше так: чернобрывчатая революция. Хрен редьки не слаще.

— Как бы не называли, — Володе было не до смеха. — а дела очень напоминают Грузию. Правда, имеются отличия.

— Какие?

— Дома увидишь.

Поднявшись в свою квартиру, не снимая одежды, Дмитриев быстрыми, отточенными движениями подсоединил камеру к телевизору, и запустил её на просмотр. Михаил увидел в экране, как оперативная бригада, состоящая из представителей оппозиции и компании «Час», вскрывала упаковки, запечатанные в типографии, с антирекламой против Козаченко: на одних листах Украина была изображена в трёх цветах. Первый, жёлтый, окрашивал западную часть страны. Второй, голубой, центр, и третий, зелёный, восток и юг. Соответственно по цветам стояли надписи: первый сорт, второй и третий. Под рисунком виднелась надпись: Так выглядит ИХ Украина! На следующем плакате страна напоминала мустанга, которого оседлал президент США. Третий плакат изображал Козаченко… в нацисткой форме. Количество экземпляров составляло несколько десятков тысяч. Самойлов тут же отметил: пачки лежали по всей площади склада. По ним ходили люди, вскрывали их, потрошили, показывая перед камерами, что содержат картонные упаковки.

Володя, как его и просил Михаил, старался снимать в основном людей, но камера не могла пройти мимо такого материала.

— Ну, как тебе?

— Неплохо. Козаченковских вижу, «часовщиков», людей из органов. А где хозяева?

— В том то и дело. — Володя намазал на хлеб масло и теперь жевал «холостяцкий бутерброд», запивая его пивом. — Хозяева появились через десять минут, после начала данного циркового представления. — рука оператора указала в глубину экрана. — Вот, смотри. Узнаёшь?

Самойлов пригляделся.