Аракчеев не поверил своим глазам и вопросительно взглянул на замершего на месте Ермолова. Последний лишь схватился за голову и заскрипел зубами. Вызвавшийся мстить экипаж, разбросанный взрывом мины, горел вместе с ушедшей в кувет БМП. От расплескавшейся соляры горела земля.
— Жив, сукин сын! — вскрикнул Алексей Петрович, отрывая от глаз бинокль. — Саперы! Ко мне, бего-ом!
От собравшейся толпы «зрителей» торопливо отделились двое бойцов с щупами и прочей атрибутикой саперного дела.
— Давайте, сынки, — не строго, а скорее жалостливо, умоляюще попросил командир роты. — Аккуратненько… Только аккуратненько… Тропиночку сначала проложите… Потом всю дорогу проверим… Жив, сукин сын!.. Вот я тебе задницу-то надеру!..
Старший лейтенант, молчаливо следящий за происходящими событиями по-прежнему сидя на земле около своей грязной лужи, снова приложил к правому глазу монокль снайперского прицела. Облако гари медленно развеялось, но черный коптящий дым от огненных луж все еще струился над дорогой — что сильно мешало видеть. Накренившийся БМП, разорванные тела десантников, коптящие лужи солярки и сидящая на земле, покачивающаяся из стороны в сторону и держащаяся за голову широкоплечая фигура сержанта Грекова.
— Жив, — криво улыбнулся Аракчеев. — Жив…сукин сын…
Проверив дорогу на наличие других мин, саперы разрешили подойти остальным солдатам. Как курица-наседка, майор Ермолов взволнованно суетился среди собирающих тела сослуживцев бойцов, отдавая никому не нужные распоряжения:
— Осторожнее, ребятки… Бережнее…
Трое солдат принялись снимать с креста капитана Зуба. Положив крест на землю, они бережно, словно стараясь не повредить Петра Александровича, вынимали вбитые в древесину скобы. Перешептываясь, будто не желая разбудить командира канувшей в историю развегруппы, бойцы обращались с обезображенным телом, как с живым человеком. Никто не стеснялся застилающих глаза слез, лишь недовольно бурча на то, что эти же слезы мешали работать.
Помогая вывести с места развернувшейся трагедии сильно контуженного сержанта Грекова, старший лейтенант Аракчеев достал пачку сигарет и закурил, жадно затягиваясь и тем самым загоняя то и дело снова прорывающийся к горлу комок тошноты.
— Прости, командир, — все дорогу до блокпоста бормотал сержант. — За зря пацанов подставил… Должен же был понимать, что они выманивали… на мины… Суки, звери…
Мимо пронесли уложенное на носилки тело капитана Зуба. Алексей Андреевич невольно отвел глаза в сторону. За еще непрошедшие сутки «груз 200» рос с пугающей прогрессией.
— К смерти надо быть готовым, — подытожил майор Ермолов, окинув взглядом собравшихся за длинным столом. Из недавних трex с половиной десятков личного состава осталoсь менее двадцати человек, включая его самого, малоопытного старшего лейтенанта и контуженного сержанта. — Да минует меня чаша сия…
Алексей Петрович запрокинул зажатую в широченной лапе кружку, выплескивая ее содержимое себе в рот.
— Это Вы правильно сказали, товарищ майор, что к смерти надо быть готовым, — ухмыльнулся толстощекий прапорщик Лисовский, наклонив голову и искоса одарив сидящего в углу сержанта Грекова осуждающим взглядом. — Чтобы она тебя не застала врасплох. Дела надо завершать и долгов больших не делать, а то семье придется за твою опрометчивость расплачиваться… Да минует меня чаша сия, — Кондратий Казимирович повторил последние слова майора и тоже выпил.
Старший сержант Аракчеев покосился на виновато повесившего голову на грудь Вадима и мысленно признался себе, что ему жаль дуболомного здоровяка, выглядевшего в эти минуты, как провинившийся малолетка-школьник. Алексей Андреевич не осуждал сержантского проступка и также в тайне ото всех, признался себе, что если бы не приступ тошноты, то наверняка сам сделал тоже самое — рванул мстить за капитана.
Молча заглотнув плескающийся на дне аллюминевой кружки пахучий коньяк, комвзвода закусил корочкой хлеба с массой тушеночного жира, заботливо намазанной на нее прапорщиком Лисовским.
— Извините, товарищ майор, — обратился к комроты Аракчеев, затягиваясь раскуренной сигаретой. — А про какую Вы чашу говорили?
— Сие, мой юный друг, милейший Алексей Андреевич, — пояснил Ермолов, откидываясь спиной к щербатой стене, паралельно расстегивая еще несколько пуговиц суконного мундира и облегченно вздыхая. — Сказал Иисус накануне своей смерти, обращаясь к Богу-Отцу… Он знал, что его казнят, ему было страшно, вот он на всякой случай и просил Отца своего, чтобы тот не делал этого… Коли станется у Вас, Алексей Андреевич, свободное время, почитайте Евангелие. Очень занимательная и поучительная книга, скажу я Вам. Много полезного в ней обнаружите пренеприменно.
Захлопав ресницами, Алексей Андреевич задумчиво затянулся сигаретным дымом, через секунду выпустив в черный закопченный потолок сизое облачко.
— Не компосируйте, Ваше высокоблагородие, юноше мозг, — вмешался Кондратий Казимирович, разливая по чашкам коньяк и заботливо подсовывая под руку Аракчеева очередной кусочек хлеба с жиром. — По крайней мере, им не грозит шизофрения-с…