Перестройка

Утро холодное, утро туманное… Неожиданно он понял, что спит, но накануне нажрался как свинья. Просыпаться было страшно, похмелье – штука серьёзная, но дикая жажда не оставляла шансов снова забыться. Он замычал, и тут же в голове разорвался снаряд. «Ох! Всё ещё хуже, чем казалось… Постарайся снова заснуть, и пофиг на жажду!» Ему удалось снова провалиться в спасительное небытие. Небытие не было дружелюбным. За ним гнались, а он почему-то остановился пописать и никак не мог закончить. Сначала он писал под дерево, потом в каком-то сельском туалете в выгребную яму, а струя всё не иссякала, и процесс не приносил облегчения. А ещё где-то совсем рядом журчал источник с холодной ключевой водой, но до него не добраться. И это в кольце опасности, которое всё сжималось… Он снова очнулся. Действительность ещё хуже. Надо как-то добраться до туалета и до крана с водой, но страшно даже открыть глаза. «Вика ему изменила! Или собиралась!» – он сел рывком, голова на удивление осталась цела. Такая простая, короткая мысль, которую он почему-то не мог сформулировать вчера и которая стала очевидной сегодня, оказалась сильнее боли и страха. Ромка поднялся на ноги и пошёл в туалет. Исковерканные тела продолжали лежать тут и там, за окном брезжил мутный рассвет, на кухне слышалось движение. Сильно пахло блевотиной. В туалете стриженый подросток спал, обняв толчок. Ромка оторвал его от унитаза, привалил к стене и, наконец, долго и с удовольствием справил малую нужду. Потом заглянул в ванную, открыл кран с холодной водой, долго и с наслаждением пил, пока не стало ломить зубы. На кухне двое незнакомых парней неумело похмелялись. Они пили водку по одному глотку и потом ждали какое-то время, мучительно сдерживая рвотный позыв. Вот один не выдержал и рванул в туалет, но не донёс содержимое и оставил его рядом с Гришкой, который спал в той же позе, что и ночью.

Ромку тоже мутило, но всё перекрывала боль, засевшая внутри. Он попытался было представить на секунду, что ничего страшного не произошло, что это он сам накрутил ситуацию, сделав радикальные выводы из безобидного в общем-то разговора. И даже подумал, что надо поехать к себе в общагу, вдруг Вика там его дожидается и всё объяснит, и всё встанет на свои места. Но холодная тупая боль подсказала: нет, на этот раз всё не так. То, как Вика смотрела на него – холодно и равнодушно, когда он метался по комнате как раненая птица, – было новым и непоправимым в их отношениях. Точнее, отношения закончились в этот самый момент. Любовь либо есть, либо нет. Она не терпит полутонов. Беда заключалась в том, что он её по-прежнему любил. Её и Юльку…

– Слышь, брат, накатишь? – молодой, здоровый парень с серьёзными наколками на крупных кистях смотрел на него довольно агрессивно. В предложении слышалось не столько расположение, сколько наезд. И скрытый вопрос-угроза: «Ты вообще кто такой?» Ромка не испугался, но и желания залупаться не испытал. Он молча встал с табуретки и вышел из кухни. Чувствовалось, что его не помнят. Желания зарабатывать авторитет не имелось. Что он здесь делает? У него мандатная комиссия на носу. И жизнь раскололась, как «Титаник». Хотелось геройски погибнуть где-нибудь в джунглях, подобно команданту Че, прихватив с собой побольше врагов на тот свет. Каких врагов? А не всё ли равно!

* * *

Владимир Алексеевич, которому Ромка позвонил в первый же рабочий день после праздников, заметно напрягся, услышав в телефонную трубку, что Ромкина семейная жизнь, вероятно, закончилась. Он попросил не пороть горячку и написать подробный отчёт обо всём случившемся. И вот Ромка сидел на Гришкиной кухне и писал длинное изложение об очень интимных моментах своей жизни, даже не представляя, кто будет это читать и зачем. Некоторыми из описываемых переживаний он не решился бы поделиться и с близким друзьям. А вот бумаге доверял. Ему казалось, что кто-то старший и мудрый, прочтя эту исповедь, во всём разберётся и подскажет, как дальше жить, ведь собственных идей у него не было.