Перешагни бездну

— Внимание… э… имеющие уши, — возгласил Хаджи Абду Хафиз. — Да поймет каждый своим умишком. Издревле повелось в странах Востока и Запада богоугодное дело: когда правоверный повелитель страны по капризу судьбы и злокозненных обстоятельств теряет власть и царский трон, вынужденный искать приют в дальних странах и остается не у дел. Тогда, памятуя, что «сидящий без дела дергает волосы из бороды» и дабы нарушить скуку обывательской жизни и найти полезное времяпрепровождение в подобных случаях, правоверные государи предаются делам благотворительным и милости. Повелители, лишенные, трона, обращали внимание на бедственное положение людей черной кости и… идя им навстречу, приказывали вырыть большие водоемы, дабы избавить мусульман от жажды. Такой водоем создал и великий эмир Бухары, повелитель правоверных, их высочество Сеид Мир Алимхан. Оставив свои дела, он направляется из своей резиденции в семь часов утра не покладая рук трудиться на пользу мусульман, раздавая им воду милости и лично при том записывая на пергаменте тростниковым пером, кому сколько отпущено воды и сколько за эту воду уплачено, чтобы ни один грош не пропал напрасно.

Видимо, Сеиду Алимхану надоело слушать Главного с Посохом или уже сотни раз слушал он эти слова. Он нетерпеливо спросил:

— Вода милости… Сколько в казну? Поступило…

Сидевший у подножия трона писец вытащил из коврового хурджуна конторские счеты, защелкал костяшками. Главный с Посохом поспешил доложить:

— Одиннадцать рупий и восемь грошей.

— Мало… несчастный я, — заохал эмир. — Злосчастный я… силы… проклятый в хаузе… — разохался эмир, тыкая пухлым пальцем в сторону измазанного илом индуса. И жалобная гримаса на физиономии эмира удивительно походила на такую же гримасу на посиневшем на ветру лице индуса. — Увы, мои доходы! Хлеб моих домочадцев!.. Бедняжки… Увы мне!

Он прервал свои причитания, чтобы приказать:

— Неверного язычника… прочь!..

Зябко пожимая плечами, индус ушел. Он не обернулся, но слова его услышали все:

— Властелин букашек, а сколько крови еще прольется из-за него…

Толпа пропустила индуса. Оборванцы расступились перед ним. От глаз эмира не укрылось, что индус сел в стоявший на шоссе неподалеку от сада дорогой фаэтон.

— Проклятие его отцу, — сказал тихо Главный с Посохом, — а лошади-то серые, в яблоках.

Почему-то невинное замечание о лошадях в яблоках вызвало у эмира приступ ярости. Он замахнулся четками на Главного с Посохом.

— Ты дурак… последний из дураков. Это тот, о котором из Пешавера письмо… Вероятно, тот самый купец Шоу… Рот ты разинул… — Голос его снизился до шепота: — Вечерний намаз близко… хотите разорить… нищим сделать… Быстро!

Несчастный, расстроенный, он подпрыгивал в своем скрипучем кресле и умоляюще поглядывал по сторонам. И лишь когда водоносы снова вереницей потянулись к нему и калям его заскрипел по пергаменту, он успокоился. Внимание его привлек стоявший поблизости человек в сипайском френче цвета хаки, в галифе и высоких лаковых сапогах казанской работы. Сипай низко надвинул свою синюю с блестками чалму на правую бровь, но не мог скрыть на глазу большого бельма. Наблюдая за раздачей воды из хауза Милости, он ждал окончания церемонии с видом случайно попавшего сюда человека.

Сахиб Джелял заметил стоявшему рядом высокому тибетскому ламе:

— Что же Кривой не вступился за Шоу? Приехали-то они вместе. — Но в многоголосом, шумном сборище слова эти буквально потонули. — Толпа капризна… бывало и раньше… Терпение людей истощалось. Они хватали своего государя, поднимали высоко над головой и бросали в хауз…

— Так не трудно и простуду схватить, — иронически усмехнулся лама. — Но минуточку, господин эмир заговорил.

А тем временем эмир все что-то шептал на ухо Главному с Посохом, и тот понимающе кивал головой и тоже посматривал подозрительно на сипая. Затем придворный спустился с возвышения и тараня по-бычьи толпу, пробрался к нему и что-то сказал. Ответ получил, видимо, неожиданный и надменный, потому что, испуганно замотав головой, поспешил к трону.

Но доложить он не успел. Эмир расслабленно поднял пухлую руку и, дождавшись относительной тишины, проговорил негромко:

— Аллах акбар! Бог есть велик! Нет бога, кроме бога! Свидетельствую, у бога нет сообщников, свидетельствую, что Мухаммед есть его слуга и посланник божий… всемогущий… имеет девяносто девять свойств.

И он потряс четками.

— Четки… девяносто девять костяшек… свойств бога… девяносто девять имен всесильного. Трепет и почтение!..

Молитвенно он погладил бородку и продолжал:

— Истинная религия… почитает высшей обязанностью милостыню. Милостыню обязаны давать все… даже нищие… неимущие… Лишенный трона отцов, нищий я… Казны… имений… золота… серебра не имею. Мусульманин должен отдавать что имеет лучшего… Старшая супруга наша Бош-хатын собрала, наскребла в ларе муки… испекла девяносто девять хлебцев-лепешек… просила раздавать… нуждающимся сию садака… произнося каждое имя аллаха.

Главный с Посохом провозгласил:

— Пусть же подойдут алчущие и получат. Но-но, осторожно… куда лезешь!