Переселение. Том 2

Генерал-губернатору Киева следует принять во внимание то, что все эти переходящие в русскую армию офицеры люди прекрасные и порядочные, но они не могут отрешиться от своего прошлого.

— Чудаки! Всё стонут!

Поначалу, встретив своих братьев русских, радуются бог знает как. Хотят жить как русские, стать такими же, как русские, но как только их желание исполнится, как только они становятся офицерами русской армии, тут же, еще из Вены не тронутся, а уже остывают.

Не умеют жить настоящим и приноравливаться к нашему времени.

В канун рождества Богородицы Павел Исакович с бумагами Волкова в рукаве выехал из Вены в Россию — торжественно.

XVII Укатил Исакович из престольной Вены

Убегая от самого себя и от встретившейся ему на пути в Россию женщины, Исакович уехал из Вены в Митровицу в начале августа 1752 года, даже не простившись с Евдокией. Прятался он от нее и по возвращении. Отбившись от своих на чужбине, он совсем растерялся и уже не знал, что хорошо, а что плохо.

Покидая престольную Вену навсегда, он снова собирался уехать, не повидавшись с г-жой Божич.

Однако по мере приближения дня отъезда это казалось ему все более глупым и бессмысленным. В этом большом городе Евдокия была единственным человеком, нераздельно с ним связанным, хотел он этого или не хотел. Как выразился бы Юрат, формально она была супругой Иоанна Божича, но если не перед людьми, то перед богом она была женой Павла.

Мало того, он краснел при одной мысли, что земляки, зная об этой истории, могут сказать, что он тайком бежал в Россию, испугавшись Божича.

В последние дни пребывания в Вене Исакович ходил как потерянный.

Внезапно ему стало жаль Евдокию. Он почувствовал к ней, даже к такой, какой она была, необычайную нежность.

Накануне отъезда он решил поехать к ней, предложить бросить Божича и вернуться к отцу в Буду.

Полагая, что, после того как он так неуважительно, не простившись с нею, уехал, она может не принять его, Павел отправил через Агагиянияна коробку конфет со своими инициалами, вышитыми шелком, и записку, в которой просил назначить день, когда ему будет разрешено приехать.

Вместо г-жи Евдокии ему ответил сам Божич.

Не желая, дескать, тратить лишних слов, он просит пожаловать капитана в воскресенье, в день великомученицы Клеопатры, на ужин в Леопольдштадт. И поиграть, кстати, в фараон.

Для Исаковича, согласно православному календарю, это был день мученика Автонома, но как Божич не знал о муках Клеопатры, так и Павел — о муках Автонома. Муки и мученики меняются и забываются. Для того и другого это было воскресенье: для одного — двенадцатое, для другого — двадцать пятое сентября 1752 года. День выдался жарким, душным, облачным и закончился грозой.

Под вечер Агагияниян отвез Исаковича к Божичу.

Павел чувствовал себя лошадью, которая раньше скакала под немецкую команду, а сейчас — под русскую. Волков посылал к нему и Агагиянияна, и свою карету.

В тот день, прежде чем ехать к Божичу, Павел был, на прощальном обеде у своего родича Копши. Они свели счеты. Счет родича оказался головокружительным. Копша вздыхал и охал, что, мол, столько офицеров-сербов покидают Австрию: одно утешение, что они усилят созданную Петром Великим империю. Греков Гомера Копша почитал величайшими героями. А сербов — троянцами. В те дни банкир прихварывал, и, как всех больных стариков, его тянуло поучать и наставлять. Он сказал Павлу, что подыскал для него карету и кучера, который отвезет его до Рааба, а там будет ждать карета коммерсанта Кречаревича, чтобы отвезти его в Буду, к Трандафилу.

«Все пойдет как по маслу. Колеса, — сказал он, — крутятся, а вертят их денежки. Так устроен мир!»

Копша рассказал и о том, что Божич расспрашивал о Павле после выхода из тюрьмы. И что живущим в «Ангеле» офицерам известно, что после отъезда Исаковича в трактир его приходила разыскивать г-жа Божич. И была она как безумная.

Копша советовал Павлу остерегаться Божича.

Майор не остановится и перед убийством.

Вернувшись из тюрьмы и услыхав, что дочь бегает за каким-то офицером, он тут же заключил ее в католический монастырь.

Втемяшил себе в голову, что попал в тюрьму по доносу капитана Рунича, Иоанна Рунича, и когда тот возвращался по узкой улочке в свой трактир, на горемыку наехал экипаж. К счастью, капитан остался жив, но у него сломана нога и помяты ребра. Рунич говорит, будто узнал кучера Божича, а майор смеется и уверяет, что капитану это почудилось в призрачном свете луны.

Копша уговаривал Павла не ездить к Божичу с визитом.