Переселение. Том 2

Успокоившись, Петр вместе с Трифуном поручили Павлу сообщить Варваре о кончине ее отца. Петр твердил, что ему говорить Варваре об этом опасно. Как он может ей сказать, когда они только позавчера писали сенатору и рвали написанное, потому что письмо казалось им недостаточно веселым, а писали они о том, что в Киеве у него родился внук, что они приедут его показать, лишь только он немного подрастет, осенью или в следующем году.

Петр вспоминал, как Стритцеский твердил ему при расставании: «Погоди, придет время, раскаешься и будешь готов слепить меня хоть из глины, только бы видеть живым, будь ты проклят!»

Павел, боясь, что зайдет Варвара и застанет Петра в таком виде, от чего положение в семье станет еще хуже, взял на себя миссию сообщить дочери о смерти отца.

В те дни он был молчалив и угрюм и совсем перестал смеяться. Целыми днями, а порой и по вечерам его не было дома. И к Варваре он не заходил. Она стыдилась при нем кормить грудью ребенка.

А Петр, сияя от счастья, смотрел, как Павел укачивает его сына. Над люлькой отец пристроил маленькую красную клетку с птичкой, которая прыгала и весело чирикала.

Петр даже пеленки стирал сам.

Когда повивальная бабка обкладывала ребенка в присутствии Павла нагретой черепицей, он стоял будто онемев. И только локтем проверял теплоту черепицы.

И, словно предчувствуя, какое Петр получит известие о тесте, Павел не раз при этом нежно мурлыкал о том, что одни Исаковичи умирают, а другие рождаются И так будет продолжаться вечно.

Возле этой колыбельки, когда ее выносили во двор, Павел разговаривал с Трифуном, вежливо, мирно и доброжелательно, будто они за всю жизнь не сказали друг другу худого слова.

Трифун смеялся.

— Шестеро их у меня было, знаю, как я их сделал, но вот, что из такого крохотного жалкого существа, которое любой ветер может унести, вырастает мужчина, что способен одним ударом шашки рассечь человека, это для меня непостижимое чудо! Кабы моя из Румы не спуталась с тем мальчишкой и не раззвонила об этом на весь Банат, я бы, пожалуй, позабыл прошлое, верни она мне шестерых детей. Кто знает, где мне, одинокому, придется сложить свои кости?

Варвара в тот день устала и прилегла.

Чувствовала она себя неважно.

Дождавшись ухода служанки, доложившей о нем, Павел вошел в комнату. Варвара лежала, прислонившись к изголовью кровати, у открытого окна, за которым цвела акация и рос шафран. Она расплела свою косу.

За ее головой в проеме окна виднелся Днепр, теперь такой спокойный, и остров Труханов с неподвижными, отражавшимися в воде тополями. У острова, где стояли паромы, деревья уже покрылись зеленью, но кой-какие были еще в цвету.

Справа высились стены Андреевского собора, строившегося по итальянскому проекту уже несколько лет, но еще не законченного. Нижние его окна поблескивали на солнце.

За стоящим на горе собором с золотыми куполами румянилось марево весеннего дня.

И хотя дом купца Жолобова с его узкими оконцами, деревянными ставнями, дощатыми верандами и конюшней на задах не отличался особой красотой, природа вокруг была так хороша, что Павел надолго сохранил в памяти этот погожий весенний день. И Варвару тоже.

Когда он вошел, она улыбалась.

Павел вспомнил, как заставал эту рыжекудрую, улыбающуюся красавицу, которая, по уверению мужа, сохраняла улыбку даже во сне, в Варадине, когда жена или Петр куда-нибудь уходили, а он случайно появлялся.

В его сознании Варвара неразрывно связывалась с покойной женой, а тем самым и с ним, чувство его к ней не назовешь страстью, и тем не менее оно было прочно и неизменно.

Павел сказал, что ему нужно с ней поговорить, и погладил ее по щеке.

И хотя в глазах Варвары вот уже несколько месяцев Павел замечал все меньше той любви, которой они светились в Темишваре, все-таки, усевшись у ее ног, он понял и по голосу, и по ласковым прикосновениям ее рук, что эта женщина и сейчас чувствует к нему влечение, которое ни он сам, ни семья не могли понять и одобрить.

Варвара сказала, как ей было тяжело, когда Петр и он смотрели друг на друга волком, позоря и себя, и все ее семейство, и как приятно, что сейчас Петр все позабыл, разговаривает с Павлом и отправляется его искать, если он не приходит к ужину.

Павел объяснил, что часто бывает у казачьего есаула Укшумовича, у которого купил лошадей. Тот обещает ему дом в Бахмуте. Чудесный дом, они о таких домах до сих пор и понятия не имели. Из липового дерева. Сначала вытесывают бревна, потом из них складывают дом и сверху покрывают крышей. И все. Ни дать ни взять голубятня.

Укшумович клянется, что через месяц, как в сказке, его уже будет ждать готовый дом.

Варвара весело сказала на это, что и в Токае, и здесь, в Киеве, он отлично их устроил, без него не было бы у них крыши над головой ни в Токае, ни в Киеве.

Петр — плохой хозяин, она тоже никакая не хозяйка.

Им бы только болтать, танцевать полонез да транжирить отцовские дукаты.

Павел опустил голову.

А Варвара заговорила о том, что Петра нельзя принимать всерьез.