Пересдать и выжить. Гордыныч

– Да ей и так досталось, – ответил папа. – И вы извините, профессор. Я верну вам долг Элы, это не обсуждается. Спасибо, что вступились за нее и даете шанс исправиться.

Я подошла ближе к двери, чтобы услышать ответ Даниэля, но тут в кухню вошла мама и громко сказала:

– Подслушивать невоспитанно, дорогая. Ты уже погрела лапшу? Мужчины голодные.

Пришлось с покаянным видом идти к холодильному шкафу, а после весь ужин сидеть и отвечать на неудобные вопросы родителей. Тогда же пришлось сознаться еще и в пробуждении стихий. После этого папа страшно за меня испугался, а мама обрадовалась и обещала научить всему, чему сможет. Но – вскользь – раз пять предложила профессору Эрвиксу взять это бремя на себя, ведь он большой специалист! Даниэль выглядел при этом возмутительно довольным и смотрел на моих родителей со смесью одобрения и восхищения. Уходить профессор не торопился, а когда наконец собрался, мама заставила меня проводить его до поворота улицы. Потому что именно так, по ее словам, поступают воспитанные девушки со своими гостями.

Гость улыбался, кивал и всецело поддерживал мамины наставления, чем страшно меня раздражал. Проводив его, я пообещала прийти утром в десять и вернулась в дом в ожидании новых нравоучений.

Однако папа с мамой уже обсуждали дела лапшичной, а мне лишь сунули под нос заваренную ромашку, поцеловали в обе щеки и порекомендовали пораньше лечь спать, чтобы не сильно нервничать.

После всех случившихся за вечер потрясений и откровений я думала, что долго не усну. Так что, укладываясь в постель, морально готовилась ворочаться и со всей силы переживать обо всем сразу. Однако и тут случилось неожиданное: то ли ромашковый чай подействовал, то ли я оказалась натурой слишком черствой для душевных метаний, но уснула сразу – лишь голова коснулась подушки.

* * *

– Доброе утро, – поздоровалась я с хозяйничавшей на кухне мамой.

Утро выдалось очень ранним и бодрым. Даже без будильника я встала в восемь и чувствовала себя чудесно. Может, оттого, что наконец отдохнула, но – скорее всего – так сработала чистая совесть.

– Привет, дорогая. – Мама быстро обняла меня и чмокнула в щеку, стараясь не касаться одежды испачканным в муке передником. – Будешь блинчики?

– Конечно! – с воодушевлением кивнула я и взяла с плиты чайник.

Взвесив его в руке, поняла, что воды явно не хватает. Тогда, сняв крышку, сунула посудину под кран. Хотела уже активировать артефакт, но замерла… и призвала стихию. Осторожно, даже бережно, ведь домашнюю сантехнику было особенно жаль. В кране загудело. Страх на миг сковал мое нутро, но тут же отпустил, когда тонкая струйка сама собой полилась в подставленную тару.

– Ого, а ты молодец.

Я вздрогнула от раздавшегося рядом голоса матушки. А после перекрыла ток силы, а стало быть и воды, и, пожав плечами, ответила:

– Да вот, тренируемся.

– Об этом тоже стоит поговорить, – заметила мама, глядя мне в глаза с явным вопросом. – Как так случилось, что стихии проснулись, Эла? Активация – это обычно очень сильное эмоциональное потрясение. – Немного помедлив, она со вздохом добавила: – И даже оно не гарантирует расширения резерва. У меня, например, так ничего и не случилось, несмотря на встречу с твоим папой, побегом из Нормегии и дальнейшими событиями: твое рождение, становление нашего дела… Было сложно, особенно поначалу. Я из благородного рода, а значит, разумеется, имела представление о том, как вести дела дома. Но это подразумевало скорее умение управлять прислугой, устраивать вечера и праздники, принимать гостей…

На лице мамы появилось редкое выражение: затаенной грусти. Обычно она вся светилась счастьем и щедро делилась им со всеми нами.

– Ты редко рассказывала о том, что было раньше, – взяв маму за руку, сказала я.

– Потому что мне всегда хотелось делиться лишь хорошим, – улыбнулась мама.

– Но история вашего побега и устройства нашего дома очень важны, – напомнила я.

– Ох, Эла. Я не очень люблю вспоминать, что сбежала с твоим папой, став позором своего рода, – спокойно призналась мама, возвращаясь к плите и переворачивая блинчик.

– Почему позором? – Я подошла ближе и, включив соседнюю конфорку, поставила на нее чайник, продолжая: – Папа и сейчас ничего, а в молодости был вообще красавец. Я видела фотокарточки.

– Дело не в том, что я выбрала его, а в том, кого я отвергла и кого подставила своим желанием быть счастливой, – сказала мама, продолжая готовку и не глядя на меня.

Ее плечи чуть опустились, рука дрогнула, и следующий блин вышел «комом». Мама покачала головой и, обойдя меня, нервно скинула испорченное тесто в мусор. Я смотрела на нее и ужасно хотела задать новые вопросы. Но мама выглядела такой потерянной и расстроенной, что пришлось молчать и отчаянно придумывать другую тему.

Но она заговорила снова.