Перерыв на жизнь

жадно мнет грудь. Раду пробирает до костей его легкая грубость — то ли так соскучилась, то ли просто стала такая

ненасытная. Жадная стала до этих чувственных удовольствий и сейчас каждую ласку переживает с упоением, и дышит

неглубоко, словно боится спугнуть свой телесный восторг. Но скоро объятие превращается в стальную хватку, в жесткие

тиски. Артём, как будто теряя контроль, прижимает ее все крепче, лишая возможности шевелиться и дышать. Она впивается

ногтями в широкие запястья, размыкает губы, чтобы попросить об осторожности, но не рожденный звук гаснет на уровне

гортани.

— Я бы тогда тебя не бросил. Если бы тогда я был с тобой, я бы тебя не оставил. Ни за что, — горячо шепчет, а ей кажется,

что Артём кричит во весь голос. Без всяких уточнений Рада точно понимает, о чем он говорит, и закрывает глаза. Крепко

зажмуривает веки, как это делает ребенок, прячась от своего страха. — Я бы сразу их всех…

— Не надо, ничего не надо… — с трудом выталкивает слова из осипшего горла. От услышанного у нее подкашиваются ноги.

— Все кончилось уже… Уже все по-другому. Мне уже хорошо. Все давно уже не так, как раньше. Не надо никуда лезть из-за

меня, ты слышишь? — Рада как-то умудряется вывернуться, освобождает руки, хватает его за лицо. — Только не надо из-за

меня, слышишь?..

Раде не нравится, как каменеют его мышцы у нее под ладонями, и она толкает Артёма вперед, на постель. Бросается,

чтобы выключить ночник, стремясь снова сделать их мер тесным — сузить до крепкого кольца рук, до неразборчивого рот в

рот шепота, до одного на двоих сердцебиения; вернуть то сумасшедшее возбуждение, что минуту назад приковывало их друг

к другу. Оно как электрический ток по колючей проволоке, и они вдвоем с Артёмом в этой клетке — усталые, замученные,

израненные. Срывающиеся то в боль, то в крик, то в удовольствие.

Оказавшись в темноте, Рада теряется, как это обычно бывает, когда человек резко попадает из света в непроглядную тьму.

Артём хватает ее за белевший во мраке халат и тянет обратно. Сдирает с плеч мягкую ткань, распахивая ее на груди. Если

бы на халате были пуговицы, они бы разлетелись в разные стороны от такого рывка. Сбросив джинсы, Гера, наконец, крепко

прижимает к себе ее обнаженное тело. Измотанный и усталый, он нуждается в ней больше, чем… В чём? В мире нет ничего,

что он желал бы больше Рады Дружининой.

Протяжный удовлетворенный стон срывается с его губ, когда горячая твердая плоть прижимается к ее влажной

промежности. Вот сейчас станет совсем хорошо… Сейчас он войдет в нее, и мир перестанет существовать — они окажутся

в другом измерении. В своем собственном измерении.

Рада приникает к полураскрытым мужским губам, и Артём поражается, как резко контрастирует этот мягкий поцелуй с

напряжением, которое чувствуется в хрупких плечах, в тонких руках, крепко вцепившихся в его собственные плечи. Так

старательно она целует. Так нежно ласкает его язык. Душу готов продать за эту женственность, чувствуя, как от их близости в

очередной раз слетает с катушек.

Ничего ему больше не нужно — только быть в ней, впитывать ее удовольствие, скользить в ее влажности. Пить ее, утоляя

свою безмерную жажду. Двигаться с ней в одном ритме, который уже не приходится выбирать осознанно — слился с ней,

сжился, сросся. Уже ни о чем не думает, когда занимается с ней любовью. Неважно — в какой позе. Неважно — как. Он спит

с ней, сколько она хочет. Так часто, как она хочет. Он занимается с ней сексом так долго, сколько требуется, чтобы она

кончила. Хоть всю ночь на пролет. Иногда у нее быстро получается, иногда она долго мучается.

Он придерживает ее за талию, насаживает на себя, помогая сделать первые болезненно-напряженные движения. Рада,

подхватывая заданный ритм, то плотно вжимается в него, то покидает его, стремясь вверх. Оставляя одну руку на поясницу,

второй ведет по горячей спине, зарывается пальцами во влажные волосы на затылке, прижимает ее лицо к своей шее.

Слушает ее тело. Оно отвечает ему жаркой испариной между лопаток, вязкой влагой между ног, звенящей дрожью. И

напряжением, которое все никак не найдет выход. Тогда он опрокидывает ее на спину.

— М-м-м, я все… могу только лежать на спине… мне кажется, я совсем пьяная… не могу ничего делать, — чуть шепчет она

на выдохе, отползая к изголовью кровати.

— Совсем ничего? — Он нависает над ней на вытянутых руках.

— Чуть-чуть… вот так... — вздыхает. Выдергивает из-под головы подушку, сбрасывает на пол и притягивает Артёма. Удобно

ложится под него, крепко обвивает ногами. Он слегка наваливается на нее, упирая локти у нее над плечами. Она гладит

кончиками пальцев его руки и плечи. Рисует у него на спине понятные только ей узоры. Ласкает шею. Касается шершавой

щеки, и когда доходит до подбородка, Артём отводит ее ладонь в сторону, легонько кусает за нижнюю губу. Рада в ответ

впивается ногтями ему в ягодицы. Не смыкая губ, Гера в крепком поцелуе, без напора ласкает ее язык, посасывает его.

Рада теряет случайную минутную расслабленность, начинает стонать и извиваться, снова требуя его в себя. Задыхаясь,