– Но сэр Шон категорически против этого, – недружелюбно бросил Декстер, и мгновенно девушка вновь ощутила свою ущемленную гордость и растоптанное достоинство.
– Причем здесь сэр Шон? Надеюсь, вы уже осведомлены, что сей милорд больше не участвует в восстании, – язвительно заметила англичанка: – Эйнджел отказался от бунта, и соответствующие бумаги должны были доставить вам еще вчера.
– Разумеется, я все это получил, но до сих пор не могу понять причину такого резкого шага, – Смерч заинтригованно взглянул на собеседницу, ожидая ее реакцию, но Мария оставалась непреклонной: ни одна жилка, ни одна мышца не дернулась на красивом, выхоленном лице, а небесно-голубые, подведенные черной тушью глаза, продолжали прожигать своей требовательностью и уверенностью.
– Не имеет значения, мистер, почему и зачем, сейчас у нас совершенно нет времени на такие вопросы. Или вы соглашаетесь быть на моей стороне, прислушиваться к моим словам, идти по моему выбранному пути, или же каждый возьмет операцию в свои руки.
– Хорошо, хорошо…, – угнетенно вздохнул мужчина: – Как скажете. В таком случае, пойдемте сразу на базу. Солдаты уже осведомлены о вашей сущности, но пить кровь другого человека для них может показаться кощунственным, греховным, неправильным.
– Во-первых, я не совсем человек, – осторожно заметила Кристин: – А, во-вторых, я смогу их убедить, можете не сомневаться.
Лайам только досадно кивнул и жестом приказал внедорожнику подъехать. Самоуправляемая машина остановилась в нескольких шагах, и, проигнорировав протянутую руку Смерча, девушка умостилась на твердой лавке, готовясь к длительной, изнурительной поездке, поскольку база находилась не в десяти и не в двадцати метрах. Автомобиль тронулся, и Кристин, наконец, смогла рассмотреть окружающий «пейзаж». Станция занимала всю трассу, протягиваясь примерно на два километра, но все изготовительные дома, небольшие заводы и предприятия давно были закрыты, а солдаты разместились всего в одной заброшенной базе. Вокруг – только каменистая дорога, высохшие деревья, кучи грязи, отходов и мусора. Это место больше всего напоминало безлюдную, холодную, противную пустыню, где вместо сыпучего желтого покрывала – потрескавшаяся грубая земля, едва высохшая от луж несправедливо пролитой крови. Земля, под недрами которой находился океан женских слез и детского, невинного плача.
Мария неожиданно прикрыла уши руками, поскольку все эти перемешанные звуки боевой подготовки слышались ближе и ближе, а в голове продолжали звучать слова маленького Бойни:
– Вы в порядке? Так побледнели, – Декстер заботливо, на удивление, заглянул в лицо сообщницы.
– Да, все хорошо, просто слишком тщательно обдумывала предстоящую речь. Не могли бы вы остановить машину? Я хочу долететь на собственных крыльях и кое о чем поразмышлять, – не дожидаясь ответа, молодая женщина выпрыгнула из внедорожника и помчалась по тропе.
Все остальное, словно в плотном, безоглядном тумане: изуродованные взгляды жестоких мужчин, забывших, что такое доброта и милосердие, готовых окропить собственные руки кровью только ради слепой мести, способных разнести вдребезги весь Округ, уничтожить еще тысячи семей, дабы заглушить свою личную боль; бокалы, до краев наполненные алой жидкостью, презрительные кивки, и неожиданная слабость, вырвавшаяся наружу из-под маски бесчувственной, холодной госпожи.
Кристин пришла в себя только поздно ночью, до дрожи впиваясь пальцами в ледяную постель. Шелковистый атлас, будто беспощадно разрезал кожу, и, не выдержав, Мария неохотно поднялась с постели, направляясь на приоткрытую террасу. Уже привычные холодные порывы ветра играли по ставням, темнота, едва развеянная крошечным светильником, тяжелым покрывалом ложилась на плечи. Молодая женщина судорожно схватилась руками о перила и беззвучно поднесла глаза к небу. Господи, как же она любила наблюдать то за серыми, нахмуренными облаками, то за ясной голубой гладью, как любила опускаться в траву и мысленно обращаться к Всевышнему, вознося Ему благодарность за возможность служить Церкви, и так и остаться нетронутой невестой Божьей до конца своих дней. Но это было раньше… Очень давно… Очень и очень… По нынешним меркам, несколько десятков веков назад. Увы, не суждено. Не суждено сохранить свою невинность, чистоту, больше не суждено носить имя прекрасной, нежной Лилии.