Успешно спустившись, поправил лямки рюкзаки, убедился, что острога торчит в небо и снова налег на веревку. Тело слушалось меня идеально. Оно будто поняло — шутки шить тут нельзя. Каждый сустав, каждая мышца — все работало идеально. Единственное неприятное ощущение — от кожи. От всех моих кожных поверхностей, что за прошедшие дни стали запредельно сальными и не раз пропотевшими. Лицо и руки по запястье я оттирал снегом, а вот раздеться и принять снежную ванну не рискнул. Побоялся застудиться.
Глянув на безразлично смотрящую в небо мертвую старуху волочившуюся за мной по снегу, я повинился:
— Ты извини, бабка. Тревожить не хотел. Но вот твой комбинезон и обувка очень уж хороши…
Теплые вещи — радость для любого старика. Говорят, в старости постоянно зябнешь. Постоянно ломит в суставах. И любая теплая вещь поможет защитить ослабшее тело от проклятого трясучего озноба.
Через пятьсот метров пути заметил идеального по размерам мишку — идеального для охоты. Но слишком далеко от Бункера и тащить за собой очередной мясной якорь нет ни малейшего желания. Свернув, я начал удаляться от хищника, не забывая находиться чуть выше него, чтобы не терять из виду. Не забывал я и в небо поглядывать — хотя понимал, что шанс загодя заметить падающего мне на голову летающего червя ничтожно мал. А вот приближения светящегося старика я не боялся — этого увидишь за километр.
Если только он не умеет «тушить» свои внутренние лампы…
Очередной медведь, чуть крупнее нужного и, следовательно, опасней, встретился через полтора километра. Прикинув количество оставшихся метров, я сбросил с плеча веревку и взялся за острогу. Ладно… сделаю.
Именно сделаю, а не попробую сделать.
Любое сомнение здесь гибельно.
В несколько быстрых легких шагов, я оказался рядом с ни о чем не подозревающим молодым медведем, коротко замахнулся и нанес сильный резкий удар.
Удар, что я повторял раз за разом последние два дня перед сном. Несколько таких ударов я вбивал и вбивал себе в подкорку нескончаемыми повторениями. А еще падал, перекатывался в снегу, подхватывался на ноги, снова падал. И при каждом падении и каждом подъеме на ноги, при каждом ударе, я повторял одну и ту же мантру, дрессируя разум — «Тут мой дом!».
Тут мой дом!
Тут мой дом!
Тяжело раненый медведь яростно вскинул тяжелую голову, разинул пасть.
Выдернув рогатину, я перекатом ушел в сторону и выплеснутая хищником едкая кислотная слизь с шипением окатила снег.
Тут мой дом!
Удар! Удар! Перекат!..
— Господи! Угодники святые! — встретившийся за входом в Бункер монах по-бабьи прижал ко рту ладони — Живой! Живой!
— Живой — устало согласился я и протянул монаху веревку привязанную к старушечьему трупу — Позаботьтесь о помершей.
— Живой… — не реагировал монах.
Его оттолкнул в сторону второй служитель церковного культа. Повыше ростом, пошире в плечах, с седоватой лопатообразной бородой. Взявшись за веревку левой рукой, правой осенил сначала себя, а затем и меня крестом:
— С возвращением, Охотник.
— Я вернулся — снова согласился и улыбнулся уже спешащим навстречу жителям Холла.
— Живой! Твою ж мать! Живой! А! А я говорил, что вернется он! Говорил!…
За приветливо мигающий огоньками свечей стол я усаживался с широченной улыбкой человека познавшего райское блаженство еще до смерти.
А может это и не преувеличение. Что нужно для полного счастья усталому охотнику вернувшемуся после многодневного отсутствия?
Ответ прост — банька. Правильная умело натопленная банька, неспешное и вдумчивое в ней пребывание, пара хороших веников. Но это в идеале. Я вполне обошелся куском мыла и долгим горячим душем. Мыло ушло без остатка, отмытое до скрипа и пропаренное красное тело казалось невесомым, чистое белье и легкая одежда… да. Я будто в раю побывал.
Еще до принятия душа, стоя голым за полуприкрытой дверью, договорился со старушкой о немедленной стирке своих пропотелых вещичек — белье, рубаха, нижние штаны и прочее, что все эти дни впитывало в себя соль и грязь. Под душем я провел час. А когда вышел — меня ждала сложенная влажная одежда.
Следующие полчаса ушли на подъем в хижину, развешивание постиранного, проверка верхней одежды, придирчивый осмотр снаряжения, чистка остроги и ножа, кропотливая проверка обуви. Только закончив с этим, спустился в Холл и шагнул к столу.
А стоило усесться — и передо мной встала чистая тарелка с большим куском вареного мяса, большой стакан с прозрачным бульоном, а к нему и красивая фарфоровая чашка с бледноватым чаем. Медленно, но верно, запасы чая подходят к концу.
Чай…
Чая много не бывает. Любой чаевник подтвердит.