Перегон

«Разве есть такое имя?» — подумал Вадим и тоже протянул руку. Глаза уже пообвыкли, и он разглядел ее лицо. Блеклое, с бледными губами, с тусклыми, бесцветными, без всякой косметики глазами. Волосы были гладко зачесаны и открывали непропорционально большой лоб. На вид этой самой Леле было под пятьдесят. Неужто она старше Левкина? Тому-то еще вроде сорок четыре. Руку-то Леля протянула, но в комнату не позвала, а, наоборот, захлопнула дверь в нее. Потом шагнула к Левкину, тронула его за локоть, сказала вполголоса:

— Идем, поговорить надо.

Левкин выдохнул шумно, как после стометровки, кивнул Данину.

— Ты… это самое… подожди, я сейчас, мы сейчас, — и, ссутулясь, пошел вслед за женой на кухню. Оттуда пронзительно пахло чем-то острым, овощным.

Забубнили приглушенные голоса. Вадим различил только несколько слов: «Почему так мало?» «Отправил бы его домой», «Пять рублей тоже деньги…», «Посылай тебя». А потом они стали говорить тише. Неловко стало Вадиму вдруг стоять здесь — в тесной, загроможденной ненужными, давно просящимися на свалку или во вторсырье вещами, прихожей, — будто он специально тут остался, чтобы подслушать вовсе не предназначенный для его ушей интимный, семейный разговор, добрый или осуждающий, но интимный, для двоих. Он потоптался на месте, без всякого интереса окинул еще разок переднюю, мельком подумав про Левкина: «А ведь он стесняется неухоженности вот этой, и жены стесняется…» — и направился к двери, на крыльце вздохнул с удовольствием и спустился по рассохшимся, ворчливым ступенькам на утрамбованную до каменной твердости дорожку. Позади в доме хлопнула дверь, послышался недовольный голос Лели, сказавшей что-то вроде: «Совсем рехнулся. Ты еще фрак надень..» И стих так же внезапно. И опять хлопнула дверь. «Интересно, — подумал Вадим. — Всегда она была такая? Любила ли его?» Застучали твердые шаги за спиной. Данин обернулся. На крыльце стоял Левкин. Другой Левкин. Преображенный Левкин. Почти прежний Левкин. В темном костюме, в начищенных туфлях, в чистой рубашке, правда, без галстука, с расстегнутым воротом, но он на даче все-таки, не на приеме. Зачесанные назад волосы влажно блестят, на лице широкая улыбка. Он поймал на себе внимательный взгляд Вадима и уловил, видимо, в нем легкое удивление и слегка смутился, ссутулился и неуклюже, чтобы скрыть смущение, быстро сбежал по ступенькам, полуобнял Вадима за плечи, сказал: «Пошли к столику, на воздухе потрапезничаем», — и по-дружески подтолкнул его вперед.

И все-таки, несмотря на смущение, вид Левкина говорил: «Вот, смотри, мы тоже не промах, не хуже некоторых».

Когда усаживались, Левкин поставил на стол бутылку, большую, литровую, а Данин и не заметил ее у него в руках поначалу, так преображением бывшего коллеги изумлен был.

— Сидр, — пояснил Левкин. — Яблочный сок, но с градусом. Холодный — самое что надо к завтраку. Но не свой, покупной. Много его в сельпо. Однако вкусный, мне нравится. Можно изредка побаловаться.

Левкин поправил воротничок рубашки, положил широкие, сильные ладони на стол и, забарабанив пальцами по недавно выкрашенным доскам, нетерпеливо посмотрел на крыльцо.

— Как в институте? — спросил он.

— Все по-прежнему. — Данин достал сигареты. — Скука. Болтовня.

— Значит, никаких катаклизмов, — Левкин помял пальцы. И опять взглянул на дверь.

«Зря я к нему пошел, — токливо подумал Вадим, закуривая. — Но жрать охота зверски…»

— Что Сорокин? — Левкин поджал губы, сузил глаза и уже не отрывал взгляда от двери.

— Руководит, — сказал Вадим.

— Леля! — вдруг гаркнул Левкин. — Мы заждались. И стаканы принеси. — Он развел руками и скупо, коротко улыбнулся. — Не все еще готово. Она не ждала меня.

— Ничего, — успокоил Данин и, помолчав, добавил: — А у тебя хорошо здесь.

— Правда? — тотчас отозвался Левкин. — Спасибо. Но много еще делать надо. Хозяйство как-никак.

Левкин в который раз посмотрел на крыльцо и наконец сообщил удовлетворенно:

— Ну вот и угощение идет.

Вадим скосил глаза и увидел Лелю с подносом в руках. Она осторожно пробиралась среди огородов, кривилась и тихонько что-то говорила себе под нос. Она так и осталась в мужниной застиранной рубашке, в серой длинной юбке. Только губы подкрасила. И неуместно ярко краснели они теперь на ее бледном, безучастном лице. Она поставила поднос на стол, резкими, нервными движениями сняла с него тарелки, вилки и со звоном стянула поднос со стола.

— Спасибо, — вежливо сказал Данин.

Женщина устало кивнула и повернулась.

— Лелечка, а стаканы, — с мягкой укоризной заметил Левкин.

— О господи, — вздохнула женщина и, досадливо шевельнув плечами, направилась к дому.

Левкин ткнул вилкой в жареные кабачки, кивнул на дымящуюся картошку, проговорил:

— Бери, ешь, не стесняйся.