Перегон

И что теперь? Телеграмма? Нет. В связи с отсутствием присутствия финансов. А! Телефон. Конечно, как же он забыл о таком благе цивилизации, как телефон. У начальника станции наверняка должен быть телефон! Чудесно! Он позвонит… А кому, собственно, он позвонит? Женьке? Марине? Может, Сорокину? Данин усмехнулся. Скорее все же Женьке, да, да, именно Женьке. Он вошел в здание. Оно еще пахло недавним ремонтом. Еще не заполнили его запахи ожидания и дороги. На первом этаже буфет, кассы, значит, начальник на втором. Вадим поднялся, прошелся по пустынному коридору, нашел табличку, постучал, толкнул дверь. Закрыто. Ну конечно, как всегда. В соответствии с замечательным общечеловеческим законом. Ладно. Он сбежал вниз. Прошел сквозь здание и очутился на пристанционной площади. У автобусной остановки томилась жиденькая очередь, все больше женщины в платках, с сумками. Пустой пыльный автобус с закрытыми дверями, без водителя стоял посреди площади. Угретая уже набравшим силу солнцем площадь тоже виделась заспанной и позевывающей. На противоположной ее стороне, во дворе одной из бревенчатых изб запоздало кукарекнул петух. Кукарекнул коротко, оборвав себя на полувыдохе. В очереди негромко засмеялись. Откуда-то потянуло жареной картошкой, и Данину вдруг нестерпимо захотелось есть. Да так нестерпимо, что просто невмоготу стало. Он проглотил слюну и полез в карман брюк. Пусто. В левом кармане пиджака наткнулся на собачонку, вынул ее, разлохматил, подмигнул ей. В том же кармане пальцы наткнулись на монеты. Не может быть! Он вынул руку из кармана. На ладони поблескивали два гривенника. Кое-что. Жаль, буфет не работает на станции. Данин пересек площадь, прошел вдоль домов, цыкнул на кошку, что собиралась перебежать ему дорогу, завернул за угол и в конце короткой улочки со вздыбленным, растрескавшимся асфальтом разглядел что-то напоминающее прилавки — некоторые были даже укрыты навесами — и людей за прилавками, и много людей перед ними. Рынок. Вадим удовлетворенно улыбнулся. На двадцать копеек там можно чем-нибудь поживиться.

Имели место здесь и помидоры, и огурцы, и редис, и лук, и чеснок, и травки всякие, и желтые бока дынь он углядел, и слезящийся срез сала заставил его судорожно слюну сглотнуть. И яблоки здесь были, и груши. Богатый был рынок. Вдруг мелькнуло за одним из прилавков знакомое лицо. Вадим даже остановился. Почудилось, показалось… Каких таких знакомых он может здесь углядеть? Но все-таки глаза сами по себе стали искать это лицо. И опять оно мелькнуло и заслонилось чьей-то широкой спиной. Вадим осторожно подошел ближе. Мужчина в синем, аккуратно выглаженном халате и в мятой тесной шляпе на затылке, наклонившись, накладывал яблоки в миску. Перед ним стоял покупатель — шмыгающий носом, приземистый малый в растоптанных сапогах. Вот мужчина выпрямился, повернулся лицом, и Данин охнул. Мужчина скосил на него глаза, и миска с яблоками вывалилась из его рук, рот раскрылся и обвисли безвольно щеки. Левкин! У него тут то ли дом, то ли дача. «В жизни раз бывает встреча», — отстраненно пропел про себя Данин. Левкин зашевелил большими руками перед носом покупателя, заблеял что-то невнятно, потом замолк, опять посмотрел на Данина, выдохнул и беспомощно опустил руки на прилавок. «Растерялся, — усмехнулся Вадим. — Еще бы, член партии и на рынке торгует». Но усмешка не проявилась на его лице, он мысленно лишь хмыкнул, а напоказ улыбку выставил, добродушную, ободряющую. А иначе нельзя, иначе совсем того не желая, злейшим врагом своим этого человека сделаешь. И, узрев эту улыбку, Левкин разгладил лицо, тоже заулыбался, смущенно и потерянно, как бы извиняясь своей улыбкой за то, что вот в таком виде неприглядном его застали; кивнул Вадиму, поманил к себе, ловко подхватил миску, собрал в нее раскатившиеся яблоки, поставил на весы, покачал головой, уже не удивляясь, а уже играя в удивление:

— Как? Что? Откуда? В такой глуши… Фантастика! — заговорил он, высыпая яблоки парню в растянутую авоську.

Данин взял с прилавка краснобокое, твердое, наверное, очень вкусное и сочное яблоко, повертел его в руке.

— Ешь, ешь, — подбодрил его Левкин. — Не покупные, не ворованные, со своего сада.

— Спасибо, — сказал Вадим, но яблоко положил обратно. — Как попал, говоришь? А черт его знает. Глупо и нелепо. — Он хотел даже рассказать, почему здесь очутился, всю правду хотел рассказать, но вовремя удержал себя: зачем? Кто он ему, сват? брат? — От поезда отстал. В Митине письмо хотел отправить, выскочил и отстал, а в поезде вещи, деньги. К маме ехал. В Москву.

— Так ты же был уже в отпуске? — Данин видел, что Левкин все-таки чувствует себя неуютно, нервничает, суетливо все шарит руками по прилавку, тщательно укладывая горкой и без того аккуратно уложенные яблоки.

— Да, договорился, отпустили. — И про увольнение свое он почему-то тоже не мог сказать.

— А-а, — протянул Левкин. — Понятно. Так ты обратно? А как же вещи?

— Сообщил уже на станции. Снимут, перешлют.

— А-а, — опять сказал Левкин. — Понятно.