Перед половодьем

— Ого, как!.. Всмятку?.. И беленькое?

— Да, да, всмятку и беленькое.

— Очень хочется, мамочка.

Тихие слезы струятся по впалым щекам матери, но звонче голосистого соловья поет измученное сердце: сынок выздоровел.

Мать зажигает спиртовую лампочку на стуле и терпеливо варит в синей эмалированной кастрюльке белое яичко.

— А я видел, будто ружьем играл. Дай-ка мне его, не сломалось ли?

Не зря, нет, не зря звучит тревога в голосе маленького человека: уже давно им подмечено, что игрушки, виденные во сне, наяву непременно ломаются. И боится он за деревянное ружье — целы ли курки и по-прежнему ли метко попадают пробками жестяные блестящие стволы.

Яйцо готово.

Мать нежно кормит детище с чайной ложки; она похожа на серую дроздиху…

…Накормив маленького человека, она приносит ему его ружье, а с своей груди снимает золотой образок на тонкой серебряной цепочке и надевает его на шею сына, в память счастливого избавления от болезни.

Мальчик радуется всему: и деревянному ружью, и белому яичку и догорающему огню в лампаде. Хорошо, все хорошо, все прекрасно!

Милые стены с голубыми обоями, милые шторы, пропускающие бледные полоски зимнего утра! Что за прелесть быть здоровым и смотреть на белый потолок!

— Мамочка, а ведьма есть?

— Глупенький!

— Это не она меня мучила?

— Нет… Ты болел нервною горячкой.

Но неправда, не было болезни, были муки — злая ведьма, рогатая Холерища, терзала маленького человека.

— Боюсь! Ой-ой, мама милая, боюсь!

Мать теряется, не понимая, что с мальчиком, а он всхлипывает, крепко сжимая исхудалыми руками деревянное ружье и вглядываясь в какое-то пятно на желтом полу:

— Мамочка… Ой, милая, боюсь! Боюсь!.. Мамочка! Капелька!..

— Какая капелька?

— Красная, красная… Ой, мамочка, милая!

Встревоженная мать крестит его дрожащею рукой и дает ложку брома.

Маленький человек понемногу успокаивается, засыпает.

Мать задумчиво перебирает его белые кудряшки, глубоко вздыхая. Затем поднимает щелистые шторы, — бледное солнце робко и стыдливо заглядывает в детскую, освещая спящего ребенка, деревянное ружье на сером одеяле и золотой образок на узенькой груди.

Мать беспокоится, гася ночник:

— Бред продолжается…

Но внутри ее кричат голоса:

— Здоров! Здоров он, сыночек мой!..

И она уже не падает на колени перед иконою Богоматери.

7

Выздоровление идет быстрыми шагами.

Лежать надоедает, от нечего делать запеваются нестройные песни:

— Поет петух! Поет петух! Поет петух! Красный петух-тух-тух-тух!

— Идет мама в длинном платье, идет мама в длинном платье-атье-атье-атье!

И смеется, и заливается звонким хохотом — ах! как ужасно весело!

В передней дребезжит звонок, кто-то раздевается и покашливает.

Отец! — один он умеет шагать так твердо, так по хозяйственному.

— Здравствуй, клоп!

Сердце бьет тревогу, не опять ли длинные розги?..

— Здравствуй, миленький папочка!

В руке отца сверток. Маленький человек усиленно втягивает в себя струи морозного воздуха, надеясь нюхом определить содержимое таинственного пакета.

Бумага — на пол:

«Водяные краски! Целый ящичек; две белые тарелочки для обмывки миленьких кистей.

Оловянные солдатики, — трубачи, конница и лихие пехотинцы с грозно поднятыми штыками…

И что-то круглое, нежное, серенькое…

Ага! Синяя Борода хочет быть добреньким».

— Что это?

— Мяч.

Волосатая рука с размаха бросает игрушку на пол.

— Злюка!.. у-у! Какая Холерища! — негодует маленький человек, кулачки работают, утирая горькие слезы.

— Да ведь он же не разбивается! — утешает отец, но всхлипывания не прекращаются.

Пусть серый мячик и не разбился, однако, ему больно, очень больно ударяться о грубый и холодный пол.

— Нянечка! — обращается мальчик к вошедшей с половою щеткой в руках Василиде, — сшей постельку для мячика, тепленькую, из ваты, ему холодно.

Красная Нянечка сияет:

— Миленький мой, экой выдумщик!

И берет с изразцовой лежанки черные чулки:

— Дай-ка-сь ноженьки, небось, соскучились, не ходя.

Вот отлично! — значит, прощай, опостылевшая постелька… Хорошо кататься на салазках, хорошо похлопывать руками в теплых варежках, еще лучше смотреть из окна, как вздымаются в метелицу лохматые снега.

Ноги — в чулки с заштопанными пятками, к пуговкам лифчика — славненькие синие штанишки, а на плечи — серую курточку с премиленьким кармашком на груди.

В путь! В далекие странствования! — к блестящему зеркалу, висящему в промежутке окон гостиной, к старичку-роялю и к стенным сварливым часам.

Маленький человек уже готов пробежать мимо отца, как вдруг слышит его сердитый голос:

— Виктор!.. А за подарками что следует?

Виктор останавливается, тревожно осматривая мяч, ящик с красками и коробку с оловянными солдатиками, — сокровища, бережно несомые к коврам гостиной, на которых так удобно играть.

— А за подарками следует благодарность… Н-да. Не будь уличным мальчиком.

В маленьком сердце зерно досады.

Зерно всходит и дает росток — возмущение: игрушки, за исключением мяча, летят на пол.

Отец круто повертывается на каблуках и уходит из детской, раздраженно захлопывая за собою белую дверь.