Перед грозой

– Nein! (Нет!)– пообещал Прохор. Ему, действительно, было жаль этого молодого паренька, чем-то схожего на него в своей судьбе и жизненном пути.

– Das dritte haus entlang der strabe auf der linken seite…– пробормотал, сломавшись, фашист.

– Свяжите его и кляп какой-то в рот засуньте, чтоб не орал!– облегченно вздохнул Прохор, вставая с колен.

– Он рассказал?– обрадовался Табакин.

– Третий дом по улице слева…

– Подождите, командир…– остановился Петр.– Ты его хочешь живым оставить что ли?

– Я ему пообещал!– Зубов отвернулся от Подерягина, пряча глаза.

– Он враг!– не понял его Петр.

– Он – молодой парень, который не по своей воле пошел на фронт. Я ему обещал жизнь!– отрезал Зубов, и вот сейчас в его глазах начали проявляться черты настоящего мужчины, которому выпало принимать непростое решение. Возможно первое в его еще такой короткой жизни.

– Отлично! Только этот молодой парень,– Подерягин кивнул в сторону лежащего на земле и непонимающего ни слова из происходящего разговора немца ,– как только его развяжут, отправиться за нами в погоню и непременно воспользуется возможностью заработать на твоей Проша жизни железный крест! Он будет в тебя стрелять, гнать тебя, как зайца по полям пока не настигнет. И вот тогда…Я посмотрю на твою доброту!

– Я сказал нет!– огрызнулся Зубов.– Гришка, спеленай красавца!

Табакин молча достал веревку и связал немцу руки, потом ноги, вставив в рот фашисту его собственный носовой платок.

– Готово, вроде…

– Пошли!– коротко приказал лейтенант, отправляясь в деревню, недовольно покачав головой, за ним двинулся Подерягин, напряженно осматривая окрестности.

Глубокая ночь окутала село в сонное состояние. Даже собаки на привязи не брехали, лениво поглядывая на них из-за поваленных плетней. Начал снова сыпать мелкий снег, заметая их следы на узкой дорожке, бегущей по улице.

– Третий дом слева…Кажись этот!– кивнул Прохор на большую избу, крутую металлическими листами, с широкими окнами, украшенными резными наличниками. Забора не было, во дворе колодец, добротно сложенный сарай из самана. Широкое крыльцо под крышей. Заметно было, что это лучший дом в деревне и что в нем до войны жил не обычный колхозник.

– Спит, гад…– прошептал Петру на ухо Табакин. Окна не светились. Форточка открыта, несмотря на мороз. Прохор взошел на скрипучее крыльцо и огляделся по сторонам. Деревня мирно спала, наслаждаясь последними часами перед рассветом.

Стук…стук…Зубов старался не шуметь, чтобы не разбудить соседей. Стук…стук…Постучался он более настойчиво. Минуту через три послышались шаркающие шаги и недовольный голос, ворчащий что-то по-немецки.

– Wer hat mitten in der nacht dorthin gebracht? Ich komme…( Кого там принесло среди ночи? Иду я уже…иду…)

Дверь, скрипнув на несмазанных петлях, широко распахнулась. Перед ними стоял заспанный немец с помятым после долгой пьянки лицом в одних кальсонах и белой нательной рубахе. Его давно небритые щеки поросли недельной щетиной, а взгляд стал осмысленным только в тот момент, когда Зубов со всего маху заехал ему в лоб прикладом ППШ. Офицер широко взмахнул руками и отлетел в сторону, опрокинув какие-то ведра и кастрюли, стоявшие в углу сеней.

– Не убил хоть?– спросил тихо Петр, затаскивая немца в горницу. Лицо офицера заливала кровь из рассеченного лба.

– Перевязать бы…– шепотом предложил Табакин.– А то принесем холодную тушку…

Зубов виновато пожал плечами, коротко приказав.

– Немедленно одеть и перевязать!

Свет включать не стали, на ощупь пробираясь среди стола и лавок. Лунный свет падал в окно, скупо освещая богато обставленную комнату. В углу Петр заметил даже настоящий граммофон с кучей пластинок.

– Где его форма?– спросил Гришка, осматриваясь в потемках, и тут из-за шкафа, примостившегося в углу возле простой русской печи, раздался пистолетный выстрел, а потом еще и еще один. Табакина отбросило в сторону. Он застонал громко и протяжно, схватившись за плечо. Только сейчас Петр разглядел, спрятавшуюся за шкафом худенькую женскую фигуру и направленный ему в грудь револьвер. Тело среагировало само, судорожно нажав на спуск. Длинная тугая очередь ППШ вспорола воздух, обрушиваясь всей своей смертоносной мощью на спрятавшуюся в углу женщину. Пули разорвали белую ночную рубашку, опрокинули на шкаф.

– Подерягин!– воскликнул Зубов, бросаясь в тот самый угол. Очередь в тишине спящей деревни прозвучала, как гром среди ясного неба.– С ума сошел?

Проснулись, сбросив с себя сонную одурь предрассветного утра, местные псины. Деревня сразу ожила, очнулась. Замигали окна домов. Раздалась громкая торопливая немецкая речь.

– Побудили всех…

– Ааа! Мамочки моя…– стонал Гришка тихонько, сквозь сжатые зубы, зажимая рану ладонью. Сквозь его плотно сжатые пальцы стекала тоненькая струйка крови.– Больно-то как…

– Сейчас!– Петр бросился к нему, на ходу доставая перевязочный пакет.– Потерпи, братка…Потерпи чуток,– Подерягин ловко разрезал бинт, накладывая один за одним быстрые витки.

– Баба была…Наша…Русская…– Прохор вернулся назад из угла, осмотрев убитую.