Пейпус-Озеро

Юноша накапал в рюмку нашатырного спирта:

– Петр Петрович, примите, будьте любезны.

Поручик плаксиво улыбнулся, выплеснул из рюмки бурду и налил вина. Потом снял с мизинца перстень, стал надевать на горячий розовый мизинец юноши.

– Что вы, Петр Петрович!

– Бери, бери, бери! Без рассуждений… Вот часы… Суй в карман… В дороге пригодятся… Что?

– Вы ж сами… Вам самим…

Он вытащил из-под кровати пыльный чемодан, опрокинул содержимое на пол:

– Садись, давай делить… По-братски, как коммунисты. На носки, новые, теплые, пригодятся… На фуфайку, на кальсоны… Нессесер не дам, надо… Мыло! На мыло… Рррезеда…

Пили, пели, целовались. Плавал дым, плавала и кружилась комната, всплывали одна за другой, как привидения, человеческие фигуры, кричали, грозили, топали:

– Ах, какой безобразий… Какой безобразий!..

Потом хозяин и гость шли в обнимку сквозь лес к могиле Кравчука. Было тихо, месячно, но лес неизвестно почему шумел и мотался, как пьяный. От этого сплошного шума юношу бросало в стороны и в голове гудело.

– Петр Петрович, мы ввыпивши…

– Николаша, друг, младенец! Вниманье, декламирую:

Бурцев! Ера, забияка,
Собутыльник дорогой
Рради ррома и арака
Посети домишко мой!..

– Эх, Николаша, вечная память Кравчуку! Пой!.. «Заму-у-чен в тяжо-о-лой неволе, ты сла-а-вною смертью погиб…» Пой!.. Ну и дурак был покойничек… Глуп как… как хохол. Что?

Тыкаясь носами в холодное дерево, целовали могильный крест, клялись в верности новой России и, охрипшие, обессилевшие, плелись домой. Николаю Реброву было жарко, хотелось кинуться в снег. Поручик крепко держал его за руку. Когда проходили через плотину игрушечной мельницы, поручик запел:

Прощай, мой мельник дорогой,
Я ухожу вслед за водой,
Дале-око, далеко…

Николай Ребров остановился и взглянул в прыгавшее лицо ад'ютанта.

– Вот и вы плачете, Петр Петрович.

– Это во мне Шуберт плачет, Еган Шуберт. Знаешь, чья это песенка? – и ад'ютант наскоро провел рукавом шинели по глазам. – А я ухожу, брат… Чувствую, что так… Крышка!.. Ухожу, брат, ухожу… «Дале-о-о-ко, далеко» – с чувством пропел он, повалился в сугроб и зарыдал.

Глава 15. Конфликт улажен.

Николай Ребров смутно припомнил все это на другой день утром. На мизинце дорогой перстень, в кармане золотые часы.

– Надо сейчас же отнести обратно и извиниться перед поручиком. Милый, родной Петр Петрович.

Юноше сделалось невыносимо жаль его. Какой он, правда, несчастный. И как хорошо, что он тоже решил бежать с их партией.

Соседние койки были пусты, но юноше не хотелось вставать. А чорт с ней, с канцелярией. И только в первом часу он направился к поручику Баранову. Но поручик Баранов в это время был в доме баронессы. Он в парадной походной форме – перчатки, шашка через плечо – в рейтузах же притаился браунинг.

– Ах, как это кстати, поручик!.. А я только что за вами хотела послать, – испуганным голосом сказала баронесса громко, а шопотом, чтоб не слышали генерал и ротмистр Белявский: – прошу вас об'яснение отложить. Да?

– Не беспокойтесь, – так же тихо ответил он, целуя ее руку.

Генерал взял конем двух пешек – шах королю! – и к Баранову:

– А-а!.. Поручик… Очень рад, очень рад… А меня чествуют сегодня. Вот баронессушка-затейница… Радехонька, что я уезжаю.

Партнер генерала, ротмистр Белявский, поднялся из-за шахматного столика и стоял браво, каблук в каблук. Его румяное лицо с седеющими баками и с высоким лоснящимся лбом надменно улыбалось. Подавать или не подавать руки? – и подал первый. Рука поручика Баранова небрежно, как бы мимоходом, коснулась его холодных пальцев. Ротмистр нервно сел. Его глаза растерянно забегали по шахматной доске.

– Шах королю, Антон Антоныч! – повторил генерал с задором игрока и закряхтел. – А ну! А ну!..

Звяканье шпор четко гранило шаги поручика Баранова.

– Королю шах, а ротмистру, кажется, мат, – едва скрывая раздражение, сказал он.

– Что? Пардон, в каком смысле? – правая бровь Белявского приподнялась и опустилась.

– Ваши полосатые брючки и клетчатый смокинг очень идут к вашей фигуре, – сказал ад'ютант, – во всяком случае – мундир не будет скучать о вас, как об офицере.

– Что вы этим хотите сказать?

– Господа! Что за пикировка?.. – на ходу прошуршала хозяйка юбками. – Я в момент, в момент.

– Да, да, – повел плечами генерал. – При чем тут? Ваш ход, Антон Антоныч. Прошу!

Белявский растерянно-нервным жестом поправил белейшие манжеты, как бы собираясь схватиться в рукопашную, и к поручику:

– Нет, что вы этим хотите сказать?

– Я хочу сказать, – хладнокровно пыхнул облаком дыма поручик Баранов, – что ваш предшественник, барон фон-Берлауген, был, видимо, выше вас: брючки чуть-чуть вам коротковаты.

– Пардон, генерал, – и бывший ротмистр Белявский величаво поднялся, ударил взглядом по поручику, и так же величавочеткой, нервной поступью, чуть поводя локтями, скрылся за портьерой.

Поручик Баранов зловеще улыбнулся:

– Извините, ваше превосходительство. Я решил с ним посчитаться.