Пейпус-Озеро

– Да этого… Как его… барбоса… Ну, этого… Белявского, – размахивая полами халата, то сгибаясь, то выпрямляясь, он быстро зашагал из угла в угол. – Я изрешечу ему череп… Я его… Ты знаешь… какой это стервец? Насиловал крестьянских девок, девчонок, баб, там, во время нашего знаменитого похода… И с какой наглостью, с какой жестокостью!.. А, попробуй, вступись отец или мать – петля!.. Однажды, пьяный, изнасиловал шестидесятилетнюю просвирню, а потом застрелил… Это садист какой-то, исчадие ада! А посмотришь на него – ком-иль-фо… Герцог Падуанский! Чорт его забери совсем… И расправу с тобой припомню, эту самую нагаечку. – Юноша покраснел, в его глазах загорелось сладостное чувство мести, но он смолчал. Поручик Баранов то присаживался наскоро к столу, чтоб выпить вина, то срывался и стремительно чертил крест-накрест комнату. – А взять здесь, в Эстонии… Одна повесилась, другая отравилась из-за него. Или вот… Может быть, слыхали – Варвара Михайловна, девушка такая, дочь помещика с отцом приехала, смазливенькая довольно?.. – Юноша насторожился, в его груди вдруг – пустота, в которую стал вливаться холод. – Да, да, девушка – бутон. Ну, вот он ее обольстил, мол, женюсь, андел, Варя… а потом, вульгарно говоря, сделал ей брюхо и бросил. Словом, женился медведь на корове. Теперь девчонка по рукам пошла… Пропадает девчонка… Что?

Холод в груди юноши заледенил его сердце, сердце остановилось, и юноша мучительно вскричал:

– Это не она! Не она!! Как ее фамилия?!

Поручик на ходу выхватил изо рта трубку, хотел сказать – Кукушкина, – но, всмотревшись в переломившуюся фигуру юноши, раздельно сказал октавой:

– А что? Твоя знакомая? Какая она? Шатенка? Высокая? Из Гдова? Нет, нет. Это беленькая овечка такая, блондинка в кудряшках. Фельдшерица, кажется. А не довольно ль, Николаша? Что? – сказал он, заметив, как рука юноши потянулась к коньяку.

– Извините, Петр Петрович… Без приглашения. Ваше здоровье, Петр Петрович! Фу-у… А я, знаете… У меня встреча была…

– Встреча? Очень хорошо…

– У костра… Я тогда захворал… И вот – Варя… Можете себе представить, тоже Варвара Михайловна… Совпадение…

– Это бывает…

– И вот я ее полюбил… Полюбил, Петр Петрович… Все думал об ней, все мечтал…

– Но, друг мой, чего ж ты плачешь-то? Николаша?

– Тяжело чего-то, Петр Петрович. Я ее встретил на праздниках в театре. А вы напугали так… Хотя ротмистр Белявский увез ее кататься. Факт, факт, Петр Петрович! Факт!.. Но вы скажите, миленький. Ведь это не она, не Кукушкина?

– Вспомнил – Морозова! – крикнул поручик и так усердно щелкнул себя в лоб, что тюбитейка свалилась.

Николай бросился поднимать, запнулся, опрокинул стул, сказал:

– Виноват, – и сквозь слезы засмеялся. – Петр Петрович! Ваше высокоблагородие. Ну, давайте поцелуемся, Петр Петрович. Умрем за Россию, ей богу умрем!..

– Обязательно, Николаша, умрем. Садись, садись… Больше пить – ни-ни…

– Чорт с ними – все эстонки, все Варвары Михайловны… все сестры Марии. Ах, Петр Петрович, отец родной!.. Ну, если б вы видели сестру Марию… Марья Яновна, эстонка… Люблю, и ее люблю!.. Но чисто, платонически. Ей богу. Красивая, знаете, красивая, апельсин без корочек, ну так и брыжжет. И она меня беззаветно любит… Петр Петрович, как мне быть? Она изменила мне тоже, она выходит замуж. Как мне быть? Я женюсь на ней, Петр Петрович, я отобью!.. Она пойдет…

– Когда бежишь?

– Скоро, Петр Петрович… Компанией. Человек с десяток.

– И я с вами, – сказал серьезно офицер.

Юноша кособоко попятился на каблуках и дико закричал: – Ура, Ура!! – потом сорвал с вешалки ад'ютанские рейтузы, подбросил их вверх. – Ура-а!! – двинул ногой стул, опрокинул умывальник. – Урра! Ура! – и сам упал в бежавшую ручейками лужу.

Офицер усадил его в кресло, натер одеколоном виски, грудь, за ушами, накапал нашатырного спирта в стакан с водой.

– Пей, экий ты слабеха, – а сам опять проглотил залпом две рюмки коньяку.

Николай Ребров блаженно защурился, запрокинул голову на спинку кресла и весь куда-то поплыл, поплыл как в волнах. И плывет другой, знакомый, близкий, рядом, тесно, плечом к плечу. Говорит знакомо:

– Тебе легко. Мне трудней. А почему? Я – офицер. Вот, скажем, перебрались мы с тобой на тот берег. Схватили нас, тебе ничего – иди, а мне расстрел. – Юноша встряхнул головой и протер глаза. – Но я служить хочу, черти. Не убивайте, черти… Возьмите меня, используйте мои знания. Я верный рубака, и рука моя – кистень. Товарищи, каюсь, заблуждался. Товарищи! Я ваш… Посылайте меня на передовые позиции, в огонь, в пекло!..

Юноша видит сквозь туман: ад'ютант повалился перед китайской ширмой на колени и бьет себя кулаком в грудь, крича:

– Я, Петр Баранов, ломаю свою офицерскую шпагу, рву золотые погоны! Товарищи, верьте!.. Вот мое сердце, вот моя кровь, вся моя жизнь, – все отдаю вам, Республике, родине моей!.. Ведите!!

Поручик кричал надрывно, исступленно: слова его – огонь и кровь, лицо искривилось в жестоких муках. Юноше стало страшно. Он бросился подымать поручика.

– Дурак, – бранился тот, – мальчишка. Что ты, мальчишка, знаешь! Дурак, – и, пошатываясь, сам добрался до кресла.