И, если бы здесь был Рис, то он просто пожал бы плечами — «да, опасность есть, но если реципиент выживет, это окупит всё, и пройдоха Хо сам знал о рисках».
Четыреста зим назад Косту лишили бы щита в связи с нестабильностью родового дара и, собрав тройку — просто снесли бы из головы и хлипкую конструкцию, и воспоминания о том, как нужно это делать. Но…
И поэтому Коста создавал монстров.
Перенося из реальности всё, что чудилось ему за спиной — звуки, запахи — и бережно складировал в «катакомбы». Наполняя свой разум страхами, которые бережно запирал по уровням — ярус за ярусом, пока ему не пришла в голову гениальная идея.
Мастер Хо говорил, что важно и нужно строить щит, чтобы спрятать воспоминания, чтобы никто, проникнув в его сознание, не смог бы найти ничего «лишнего».
Но, если кто-то, как Рис или помощники Кайра, могут взломать его мозги, значит, они проникнут внутрь. Если проникнут — значит, нарушители. Если нарушители — значит, нужен карцер. Ведь нарушители — должны сидеть в карцере.
И, воодушевленный занятием, которое отвлекало бы его от звенящей тьмы вокруг, Коста начал строить карцер в своей голове — камень за камнем. Рисуя, набрасывал, представляя, как ведет кистью — круглую комнату, где нет входа и нет выхода, ключи от которой есть только у него, комнату, погруженную в абсолютную темноту, комнату, наполненную бесконечным черным безмолвием.
***
Замок щелкнул, когда Коста почти закончил возводить стены личной тюрьмы до половины. Дверь распахнулась, от света из коридора Коста на миг ослеп, а потом дверь захлопнулась.
— Хэй… как ты тут? — голос Пятого звучал непривычно настороженно и тихо. — Шестнадцатый… Хэй… ты в себе? Ты жив?
Звука шагов слышно не было — «Пятерка» замер у входа, и Коста пошевелился, разминая затекшие плечи, открыл рот, но не раздалось ни звука, откашлялся, и очень сипло и тихо откликнулся:
— Жив… сколько… времени прошло…
— Вечер, поздний вечер, ужин давно прошел, — заметно повеселел Пятый и тихо зашоркал к Косте. Пристроился рядом, на ощупь определив края циновки, и пихнул его плечом, — подвинься… Я то думал он первый раз, а ты уже был в карцере…
— Первый, — хрипло и почти беззвучно просипел Коста. Рядом фыркнули.
— Не хочешь говорить — молчи, но в первый раз всех выносят отсюда…и через день мало кто соображает связно…
Пятый зашуршал, и запахло специями и выпечкой.
— На, жуй. Для тебя тащил… цени… на что я пошел… баллы снимут…
Есть Коста не хотел, но отщипнул и положил в рот кусочек, катая на языке, пытаясь впитать и почувствовать вкус, полностью сосредоточившись на ощущениях — сладко, мягко, кисло, воздушно.
— Обычно за один день карцера все туууу… а тебе два дали… так ты расскажешь, где уже сидел в карцере?
— Что ты здесь делаешь.
Пожатие плеч рядом Коста почувствовал, а не увидел.
— Делю груз на двоих, — чавкнул Пятый — он вытащил булку у Косты из рук и жевал. — Считай это согласием на твое предложение — будет двойка, так и быть… но нам нужен третий, из всех кандидатур, предлагаю Семнадцатого, он подходит нам лучше всех. Выйдем отсюда, подадим прошение наставникам, нас закрепят и…
— Нет, — откликнулся Коста хрипло, но твердо.
— Ну, почему нет, во имя Великого? — циновка рядом подпрыгнула.
— Нет и все. Согласен на другие варианты.
— Варианты? Другие варианты? — Голос Пятого вился под потолок и почти оглушил после долгих мгновений тишины. — Можно подумать у него есть выбор, можно подумать он не на последнем месте…
— …на предпоследнем…
— …в рейтинге, а на первых строчках и может выбирать… варианты… варианты может и есть, но не для тебя! Точнее это ты — не вариант, — закончил Пятый возмущенно. — Видит Великий, это невероятно. Единственный, кто нам подходит это Семнадцатый… Да я тебе одолжение сделал… во-о-о-т такое! Что вообще согласился!
— Нет.
— Да ты знаешь, сколько вас было таких?! — колыхнулась тьма рядом.
— Сколько.
Пятый не ответил, затеребив жетон — металл дзынькнул, ударившись о браслеты на запястьях, и Коста понял, что ответа не будет. Как и на все вопросы, на которые не хотел отвечать, Пятый всегда замолкал, схватившись за личный номер.
— Но почему не Семнадцатый? — снова начал сосед, после долгих мгновений молчание во тьме, когда тишина стала настолько невыносимой, что почти зазвенело в ушах.
— Нет и всё.