Печать мастера

Коста приподнялся на локтях — он лежал на сцене, грудь ещё покалывало от чужих плетений, а горло жгло, как будто он и правда наглотался воды. И не он один — сверху, перегнувшись через скамьи, кашляли ученики в белом, жадно дышали, хватаясь за грудь, и колотили кулаками, и одного из них — лежащего прямо на скамье, Наставник пытались привести в чувство молниями.

— О, я дышу-у-у-у… я дышу-у-у… я не утонул… Мара милостивая, я не утонул… стонал кто-то сверху.

— Я думал мы все утону-у-ули-и-и…

— Где такая холодная вода?

Целители подоспели через пару мгновений, и погрузили на носилки, управляемые плетениями одного из учеников и менталиста, который так хотел, чтобы страха было больше.

Коста с исследовательским интересом настоящего художника отмечал каждую незначительную мелочь: вот менталист дергается, выгибаясь, хрипит, в попытках вдохнуть, снова выгибается, лицо меняет цвет на неуловимый оттенок синеватого, пена идет изо рта…

— Очнется или нет — это теперь дело целителей, — буркнул один из Наставников на сцене. — Но я требуют подать рапорт! Наставник Кайр отправил неподготовленный помощников, которые не смогли удержать фокус…

— …я удержал, — тихо и беспомощно возразил первый менталист.

— …использовали «смертное воспоминание», что строжайше запрещено… подвергли учеников опасности… рапорт!

— Все, задача оценки ментального уровня окончена. Знакомство с номером Шестнадцать — тоже. Разойтись по комнатам, следовать расписанию и сигналам горна, — рявкнул Наставник-в-шрамах, обращаясь ко всей аудитории разом. — А ты, — бросил он Косте, — иди за мной. Быстро.

***

Два дня спустя, ранняя ночь

Октагон, остров Знаний

Коста пришел в себя от шума дождя и вкуса грязи во рту. Трава под щекой была мокрой, упругой и пахла свежей зеленью. Сверху по навесу громко барабанили капли.

— Десять кругов, мальчишка не совсем плох.

— Он не оправился ещё.

— Все равно. Пятнадцать могут показать только половина из девятнадцати, и дождь — льет.

— Ставь — выносливость — семь.

— Почему не восемь?

— Пробежал бы двенадцать кругов, получил бы восемь, — проворчал голос над его головой. — При его сложении и не скажешь, что он способен на то, что я видел — Кайр слил воспоминания с трюма — у работорговцев. У него начисто отключаются мозги, если бы мы смогли научить его включать эту звериную часть, вытащить сущность «крови», сохраняя контроль, — прицокнули над ним языком.

— Кровь, — тихо откликнулся второй голос. — Согласно данных Алхимиков — дело в крови. У тебя есть время до шестнадцати зим — попытаться обуздать зверя, — хохотнул второй старческий голос — мягко и деликатно.

Коста высунул кончик языка и слизнул прохладные капли с травы. Пить хотелось неимоверно.

Эти десять кругов плюс полоса препятствий дались ему тяжело, но ещё тяжелее было слушать ядовитые слова — не в свой адрес, а в адрес Мастера Хо, который так запустил ученика, у которого был потенциал, и попади он в нужные руки десять зим назад, то результаты были бы совсем иными.

— Что у него по пяти чувствам?

— Вышка, — вздохнул второй. — Нюх, слух, зрение, повышенная регенерация… Если ты поставишь «восемь», у него есть шанс на улучшенную программу. Такой материал…

— Вот именно! Такой материал! Это же надо было так изгадить такую заготовку, — сплюнул первый куда-то.

— Четвертый был … художником. Чего ты хотел от каллиграфа? Зато мальчик владеет кистью так, как будто сами Боги стоят за его плечом…

— Сражаться он тоже будет кистью? — рявкнул грубо первый.

— Тише, Шрам, разбудишь…

— Мальчишка не спит уже мгновений пять как…

Сапог грубо ткнул Косту в плечо,

— Не так ли, Шестнадцатый? Пришел в себя и слушает, о чем мы говорим… — хохотнул грубый первый.

— С … какого момента очнулся? — поинтересовался второй голос осторожно.

— Не переживай, то, за что ты зассал, мальчишка не слышал… Подъем, щенок! Ещё два круга… за то, что не дал знать Наставникам, что пришел в себя, и я добавлю тебе балл… шевелись…шанса пересдать не будет…

Коста с трудом зашевелился, вспомнив слова Семнадцатого — «если не можешь — сожми зубы, и сделай ещё столько же».

— Ну, Шестнадцатый, ты как девчонка… можешь упасть сейчас мордой в грязь, признать, что ты слабак… просто скажи — «я не могу больше, Учитель», «я никчемная тварь, которая не способна даже больше десяти кругов сделать по площадке»… или нет, лучше скажешь так — «мой Мастер настолько никчемный, что не сумел привить мне даже основы физического воспитания», — Шрам весело заржал над головой, и его смеху вторил шум дождя.

— Шрам! — укоризненно одернул старческий голос.

— Что? Если он ссыкун, девчонка, и валится после «десятки», я не виноват… повторяй: «мой Мастер настолько никчемный, что не сумел привить мне даже основы физического воспитания», и все закончиться…

Мой.