Печать мастера

Писать пришлось много — они вообще писали почти все время. Учитель говорил, молча показывал, строя проекции или запуская объемные цветные иллюзии — таких Коста не видел никогда, а ученики — писали. В классе было настолько тихо, что кроме шороха свитков и голоса Учителей не было слышно ни звука — разве что стул иногда скрипнет, или кто-то хрустнет уставшими пальцами.

Пятый не писал.

Косте было хорошо видно со своего места — мальчишка сидел впереди в среднем ряду из трех. Нет, он макал кисть в тушницу, но — просто не успевал за скоростью учителей — видимо не мог писать быстро. Сбивался, начинал снова, а на артефакторике вообще складывал из свитков какие — то фигуры.

Из того, что Коста записывал, он понимал не все, точнее — меньше трети. Если с каллиграфией было понятно вообще всё, с алхимическими травами и ягодами он понял половину, то на артефакторике не понял ничего совсем — просто зарисовывал схемы и записывал определения. Если курс начался давно — нужно думать, как догонять.

***

Обед прошел также. И послеобеденные занятия. Коста молча делал то же, что и все. Вставали — вставал, приветствовали Учителя — приветствовал поклоном, ели — ел, стояли и ждали — ждал. Чувствуя себя бесплотной тенью, за которой все следили с повышенным вниманием, но пока — не трогали и не приближались.

Молчал. Делал. Следил и — запоминал. Каждое лицо. Каждый изгиб бровей или легкую ухмылку, которую не успели стереть с губ. Каждый взгляд, брошенный в его сторону. Каждый легкий жест пальцами — не раз и не два в столовой, ученики использовали «жестовый язык», но сообщали непонятные ему вещи — «глаз», «спина», «ночь».

Коста прикрывал глаза ресницами, отводил взгляд в сторону и тщательно пережевывал рис с закусками — что-что, а кормили тут превосходно.

На занятиях после обеда ничего не изменилось — шуршали свитки, брякали тушницы, скрипели стулья. Класс послушно записывал новую информацию.

После того, как все сложили приборы, убрались на столах и поклонились Учителю — Коста понял, что на сегодня всё окончено. Во двор высыпали все вместе — кто-то зевал, кто-то потягивался, но никто не двигался с места, разбившись на небольшие группки.

Семнадцатый — сосед по комнате, пошел на выход со двора — в калитку, ведущую в сад, широким размашистым шагом, как будто торопился. Коста пошел следом, но калитка звонко щелкнула прямо перед его носом — Семнадцатый задвинул задвижку с той стороны, оставляя его во дворе, и первый раз за день посмотрел прямо на него — глядя в глаза.

— Останешься тут. — Добавил сосед после короткого взгляда, который бросил Косте за спину.

Косте смотреть не нужно было — длинные косые тени ложились частоколом за его спиной и ползли дальше — в сад. Прежде, чем Семнадцатый кивнул на прощание, Коста оттолкнулся от земли, зацепился ногой на перекладину и взлетел вверх на узорчатую калитку, подтянувшись и — спрыгнул с другой стороны.

— Эй… я же сказал… — начал Семнадцатый, шагнув вперед — и тут же получил калиткой в грудь наотмашь — Коста щелкнул задвижкой, рывком распахивая ее настежь. Сплюнул Семнадцатому под ноги и перешагнул границы сада, возвращаясь в освещенный ярким солнцем двор.

Его больше не будут запирать.

Три, пять, четверо, двое, двое — пять групп учеников в белом, которые держались на расстоянии друг от друга, но все были против него — он тут, они — там. И Семнадцатый за спиной.

— Поговорим? — лениво протянул ученик с щегольски завязанным поясом — Коста оценил изящество тройного узла и небрежность, с которым на нем сидел халат. Узкие породистые черты лица, длинные гибкие пальцы, белая форма прекрасно оттеняла волосы, цвета ястребиных крыльев, и темные обманчиво мягкие глаза.

То, как держался этот ученик — спокойно, расслабленно и горделиво, осознавая свою власть, и то, как стояли остальные — на значительном от него расстоянии, кроме двоих, было достаточно, чтобы понять, что это — лидер.

Формальный, — уточнил про себя Коста, прикрыв глаза ресницами. Потому что, если бы он рисовал, если бы это была картина — «классный двор или приветствие нового ученика», то главной фигурой на картине был ученик, который стоял в тени дерева — небрежно облокотившись на ствол. Именно от него исходило наибольшее напряжение, и именно от него, если проводить линии — расстояние от всех учеников было наибольшим.

— Да, нам уже стоит познакомиться, — добавил второй ученик, стоящий рядом с тем, кто начал разговор, выплюнув изо рта травинку. Коренастый, крепкий, с простым лицом и сильными короткими пальцами — Коста и это оценил за миг, как и то, как слаженно и молчаливо ученики шагнули вперед, зажимая его в кольцо. Сзади — ограда сада, открытая калитка и — Семнадцатый, спереди — те, с кем ему предстоит учиться много зим.

— Будут бить! Будут бить! Будут бить! — громко заверещал кто-то сверху на весь классный двор. Пятый — неизвестно как забравшийся на первый скат крыши, ковырял пальцами черепицу, скидывая кусочки вниз — метя в спины, и болтал ногами.