— Ма…
…ма…
Эло облизнула губы, наклонил к уху ребенка и забормотала:
— Я все испортила — я все исправлю… я здесь… ты дома… твое место здесь… и только здесь… дом Фу — это дом твоей матери… ты — Фу, и ты очень хочешь остаться у Фу… в тебе есть кровь рода Фу… значит твоя мать из рода Фу…
Мальчик едва заметно тревожно вздрагивал во сне, ещё сильнее обнимая колени.
Служанка разбирала мусорную корзину и охала. Присев перед горящей печью на корточки, она любовалась тонкими чистыми черными линиями, почти штрихами, которые ложились на лист, и получалось — чудо.
Первый пергамент, второй, третий. Лица, люди, лица. Господин Фу вышел таким строгим на фоне заката.
Служанка разгладила и отложила рисунок.
С десяток набросков поместья, почему-то юному господину нравилось рисовать башенки четвертого яруса с разных ракурсов.
На следующем пергаменте был изображен кто-то, кого наказывали. Какой-то мастер, какие-то ученики… Леди… Господа…
Служанка откладывала в другую сторону все, что не могла узнать — это — сжечь.
Служанка улыбнулась, разглаживая помятый в корзине пергамент. Его она непременно подарит подруге на вечерней смене. Детей у Хасси ещё нет и совсем непонятно, что пришло в голову господину, что он нарисовал ее так, но она вышла такой хорошенькой!
Служанка обиженно поджала губы.
Вытащив следующий рисунок, девушка залюбовалась горами. Снежными в туманной дымке — она никогда не видела таких. Но все удовольствие от красоты портила веревка белья, и какой-то мальчишка, но горы — горы хороши!
Она почти бросила пергамент в стопку «сжечь», как заметила уголок рисунка на другой стороне… Котята!!! Господин рисовал и с обратной стороны!
И, ничего, что с другой стороны горы — котят она подарит сестре, как только ее отпустят к семье в следующий раз. Малышка будет рада! Так рада! Рисунки стоят дорого…
Служанка неодобрительно поджала губы, вспоминая, сколько всего раздарил юный господин — раздарил просто так, почти каждому из слуг!
Она задумалась, пытаясь подсчитать, сколько можно было бы выручить за эти наброски.
Служанка закрыла задвижку печи, и свернула все пергаменты, сунув их под подол, во внутренний карман.
Дей заглянул в спальню к больному через десять мгновений и замер, потеряв дар речи.
На краю кровати сидела леди Эло, а рядом спал тот, кто доставил ему столько проблем за последние дни.
Положив голову на колени.
Рука Эло — он даже потер глаза — лежала на макушке и неторопливо перебирала волосы мальчика.
Дейер на цыпочках отступил назад, и прикрыл двери, как было.
Сотню мгновений спустя
Эло затворила дверь в комнату тихо, чтобы не разбудить. Когда за окнами уже посерело по краешку небо, и забрезжил рассвет.
Усталая и утомленная.
Служанка спала на своем посту — в коридоре у входа. Дремала, прислонившись к стенке, и Эло рассматривала нерадивую челядь несколько мгновений, пока та не очнулась, почувствовав взгляд, и не залепетала:
— Госпо…жа… Простите госпожа, я только на миг прикрыла глаза, вот только на миг…
— Что приказал Глава?
— Следить, доложить как проснется. Помочь собраться, провести в кабинет.
— Доложишь — мне, — постановила Эло.