— Особенно госпожа. Мы не тюремщики, как Арры, — Нейер открыл глаза и прищурился, разглядывая, как последнюю тонкую розовую полоску неба поглощает черный горизонт. — Он — вернется сам. Завтра. Прикажи поставить ещё один прибор на стол к ужину. Он — вернется.
Деревянные шторы на входе зашелестели, бусины глухо стукнулись друг о друга, предупреждая о том, что уединение нарушено. Сгорбленная низкая суховатая фигура, прошла вперед, шаркая ногами. Нащупала ногами толстую подстилку на каменном полу и остановилась в полной темноте.
— Спишь, дочь рода Фу?
На подстилке пошевелились.
— Или не можешь спать…
— Нанэ?…Нанэ! Что ответила жрица, когда она примет меня? Ты смогла договориться⁈ Нанэ!!!
Вместо ответа старуха, кряхтя, согнула сначала одно колено, затем, очень осторожно — другое, и аккуратно опустилась рядом на подстилку.
— Жди, — выдохнула гостья тяжело и устало.
— Нанэ-э-э… — Эло благодарно припала к плечу старушки, и, сжав в темноте изо всех сил, уткнулась в плечо.
— Ну-ну… тише-тише… будет-будет… Жрица примет тебя, примет…
— Когда? — требовательно спросила Эло.
— Элои-эр!
— Когда, Нанэ? Я здесь уже день.
— Когда будет угодно Ниме, — Старушка стряхнула с плеча руку воспитанницы и, кряхтя, встала.
— У меня нет времени ждать, нужно вернуться в поместье!
— Элои-эр! — Нанэ глубоко вздохнула, набираясь сил. — Разве Нима не была к тебе благосклонна, дитя? Когда ты первый раз переступила порог храма и умоляла… Когда тебе прочили другого жениха, а ты просила Ивиара Фу? Хотела только господина? Просила, хотя тебе было сказано, какой будет жизнь — вы ветви одного дерева и слишком близки по крови… это плохо, но ты вымолила, залив все слезами…
— Да, и сейчас просила бы о том же!
— Помолчи, — оборвала ее старуха. — Разве Нима не была благосклонна к тебе, дитя, запирая чрево? Когда было сказано, что дети будут больны, их источник слаб? Разве ты оценила благосклонность? Ты вымолила сына, омыв весь пол слезами… Сначала первого, а потом и второго… Хотя тебе было сказано, что для тебя это благосклонность — не иметь детей…
—…Ив… Ив хотел сына… — прошелестело снизу едва слышно.
— Разве Нима не была благосклонна к тебе, забрав одного сына, но оставив второго? Разве не была? Разве ты ценила благосклонность богини, дитя?
Старуха вздохнула, не дождавшись ответа.
— Сделай, что скажет жрица, Элои-эр… хотя бы на этот раз, девочка…не перечь.
Эло упрямо поджала губы в темноте — сначала она выслушает, что скажет, жрица, а потом — решит.
— Сделай, — прошелестела старушка. Теплая сухонькая рука упала на голову госпожи и погладила, как в детстве.
— Нанэ-э! — Эло схватила ладонь и сжала. — Когда ты вернешься, няня? Когда? Ты уже столько зим в Храме! Ты нужна мне дома, в поместье, рядом, а не здесь…
— Скоро, Элои-эр, скоро, немного зим ещё я хочу послужить Ниме, скоро, девочка.
Храмовая послушница с алой повязкой поперек лба — в самой силе — дерзкая, гибкая, со смеющимся похотливым томным взглядом, пришла за ней, когда за окном зажгли ночные фонари.
— Следуйте за мной, госпожа. Зрящая готова принять.
В словах «младшей-служащей-Нимы» Эло чудилась издевка, как будто девчонка произносила «госпожа» с легким презрением и снисхождением к ней — Старшей рода Фу!
Но Эло прикусила язык, и послушно шла за послушницей по коридорам, гадая, сколько раз, во время приездов в Эль-Руф Ив бывал в Храме и пользовался услугами жриц, и достаточно ли возросла та, что вела ее по коридорам, чтобы знать ее мужа так, как позволено знать только жене, наложнице и… жрице Нимы, шекки их всех побери!
Звук бубенчиков — отвлекал. Шаг — звон, шаг — звон. Браслеты на щиколотках послушницы издавали мелодию — у каждой из женщин свою — в такт ритмично покачивающихся бедер.
Шаг — перезвон, шаг — перезвон.
Эло шла по коридорам Храма, перебирая в голове вопросы, которые следовало бы задать, и слушала мерный перезвон бубенчиков.