Пчелы

Вернувшиеся трутни подняли настроение в улье на один день, но трений между Премудрыми и Ворсянками уже невозможно было не замечать. Улей разделился на два лагеря, и каждый из них – и Премудрые, и Ворсянки – требовал, чтобы другие признали их главенство. Ситуацию ухудшала пропавшая без вести жрица, что бросало тень на Ворсянок, однако те заявляли, что несколько их старших сестер также пропали, и помещения заполнялись кричащими и спорящими сестрами. Только на уборщиц никто не обращал внимания, поскольку ни Ворсянкам, ни Премудрым не было до них дела, лишь бы они добросовестно выполняли свою работу. Флора оставалась со своими сестрами по породе, несмотря на хорошую погоду для полетов, и не только потому, что ей требовалось находиться как можно ближе к моргу, но и потому, что она ужасно устала. Впервые в жизни она не испытывала страстного желания летать. Ее печалили склоки между сестрами различных пород и общее ухудшение обстановки в улье. Прекрасные центральные мозаики в прихожих больше не сияли и не пульсировали энергией, а без резонансной частоты Разума Улья соты теряли свою красоту. Ожидание усиливало среди пчел раздражительность и отчаяние, ведь каждой сестре приходилось склоняться в пользу той или иной стороны, притом что все жаждали Служения, и каждая испуганно шептала про себя:

Я буду благословлять любую Королеву.

* * *

К ночи пчелы были сами не свои. В спальнях не смолкали споры, многие жаловались на бессонницу или просто не хотели спать рядом с сестрами, не разделявшими их приверженности Ворсянкам или Премудрым, и воздух звенел от напряжения. Одни сестры лежали на своих местах, моля о Служении, тогда как другие просили их замолчать, чтобы не напоминать об утерянном таинстве, которое они хотели бы забыть.

– Мы должны быть терпеливы! – прокричал кто-то рядом с Флорой.

– Мы прокляты, – выкрикнул кто-то еще. – Этот улей зачумлен…

Поднялся гвалт, в спальню ворвалась гвардия Чертополоха и полиция фертильности, желая узнать, кто зачинщица такого беспорядка. Пчелы сразу притихли и съежились от страха. Гвардейцы и полицейские проявляли небывалую и потому внушающую тревогу почтительность, уступая друг другу дорогу к выходу. В итоге первыми вышли Чертополохи, а когда выходили полицейские, они выпустили напоследок облако своего вселяющего страх запаха в сторону пчел, симпатизирующих Ворсянкам.

Никто не смел заговорить. Постепенно спальня погрузилась в тишину, не считая тех коек, на которых кто-то безостановочно плакал.

Наутро многие сестры отказались вставать.

– Без королевы, – сказала одна из них, отворачиваясь к стене, – у меня нет воли.

– Дети больше не рождаются, – заявила другая, – нам больше не для кого работать.

Флора встряхнула сестру, сказавшую это:

– Но у нас есть мы…

– Были раньше, – возразила полевка Кипрей, поворачиваясь на койке, – пока не втянулись в эту грызню. Видеть такую злобу между нами… да я умру от разрыва сердца, прежде чем придет новая королева.

Флора взяла ее за руку.

– Прошу тебя, сестра, не говори так. Если домашние пчелы увидят, что полевки больше не летают…

Но Кипрей оттолкнула ее:

– Ты ведь сдалась! Ты была одной из лучших, а теперь ты от страха ухватилась за веник и оставила полеты. Твое сердце тоже разбито.

– Неправда! – сказала Флора, вставая. – Оно полно любви, клянусь.

– Тогда летай! – выкрикнула Василек с потрепанными и сухими крыльями.

– Если мои сестры меня просят, – сказала Флора и расправила крылья. – И если они полетят за мной.

Мадам Кипрей села на койке. А затем встала на ноги.

– Меня волнуют мои сестры, а не раздоры, – сказала Василек и тоже встала.

– А меня – цветы. И наш улей.

– Наш улей.

Повсюду в спальне зашелестели расправляемые крылья, и полевки стали подниматься на ноги.

* * *

Взлетная доска нагрелась от яркого солнца, сладостные волны реяли по воздуху. Полевки взглянули друг на друга в изумлении. В своей тоске по королеве они едва не пропустили начало весеннего медосбора. Теперь же, стоя на теплой деревянной рейке взлетной доски, они чувствовали, как жизненная сила поднимает сквозь мягкую почву зеленые клинки и заставляет почки набухать на ветвях. Стебли растений прорастали из-под земли, а в вышине вихрилась по ветру золотистая пыльца.

Полевки стали смеяться, стряхивая с себя уныние. Мир снова возвращался к жизни, и, когда тишину нарушило чудесное звучание пчелиных моторов, еще больше сестер выбежало из улья на взлетную доску. Поначалу их также охватывало изумление, ведь сумрачная борьба за власть в улье уже много дней высасывала из них силы, однако при виде храбрых сестер-полевок, снова поднимающихся в ярко-синее небо, их охватил восторг.