Павлик

– Да я бы тоже на вашем месте не согласился, – Павлик одобрительно кивнул, – с таким видом за окном и Танюшей в приемной – к вам-то все это каким боком? Я же только сказать хотел, что тут вся свобода – в степенях рабства. Кто-то по рукам и ногам связан, кто-то, как вы например, на поводке золотом. У кого подлиннее поводок, понарядней, у кого – покороче и попроще, а суть – одна. Но это, – он прищурился и широко повел рукой, – только часть айсберга-то! Мелочи это все, если уж начистоту. Мы ведь с вами про самую большую свободу говорить начали, которая тут, на Земле, у нас есть. Вот и скажите мне теперь, что нас всех тут ждет? Причем вообще всех, без исключения: «аллигаторов» типа вас, Джорджа Буша-младшего, который со своей извечной тягой к добру и демократии уже полмира в расход пустил, уборщицу какую-нибудь тетю Машу?

– Да всех разное, наверное, ждет, Павел, – Игорь Сергеевич задумался, – Меня – одно, Джорджа Буша – другое, тетю Машу – третье, конечно. Каждому свое, как говорят… И почему это я аллигатор? – он снова смотрел с улыбкой и интересом.

– Это от «олигарх», фольклорное. А в остальном вы, видимо, вопроса не поняли. Моя вина, конечно, – он нахмурился. – Я и так-то объяснять не мастак, а тут еще коньяк, – смущенная улыбка подтверждала его слова. – Впрочем, давайте так: от чего тут вообще никто уйти не может? Ни царь, ни бомж, ни старушка-процентщица?

Игорь Сергеевич наморщил лоб:

– Вы не про смерть ли тут часом говорите? Умрем мы все, если вы об этом, конечно. Люди смертны, как известно, – он усмехнулся и подмигнул собеседнику.

Тот показал большой палец и радостно улыбнулся:

– Вот-вот! Именно о ней я и говорил. Тут какими заводами и пароходами не рули, а в конце – известное пространство, ограниченное, да и обустроенное чужими руками, не слишком заботливыми причем.

Хозяин кабинета расхохотался. Отсмеявшись, он потянулся к стакану с остывшим чаем.

– Красиво вы расписали. Ну и что такого? Все смертны в конце концов…

– Знаете что, – Павлик смешно сморщил нос и скептически покрутил головой. – У вас в одной фразе – сразу несколько косяков глобальных. И пусть вы сейчас на все сто процентов и уверены, что так оно и есть, но можете мне на слово поверить: ошибаетесь вы. И сильно, смею вас заверить, ошибаетесь…

– Даже несколько, значит? Ну-ну… И что же это за косяки, как вы сейчас изящно выразились?

– Во-первых, никакой смерти в помине нет, – Павлик для убедительности даже покивал. – Во-вторых, нет тут никаких «всех», как вы сейчас это назвали, если, конечно, вам интересно мое мнение на сей счет. Но это, кстати, не только мое мнение, – он на миг улетел мыслью в дальние дали, правда, быстренько из них вернулся, встрепенувшись, и чуть наклонился к собеседнику. – Индусы, о которых у нас с вами уже шла речь, точно такой же точки зрения придерживались всегда, кстати. И сейчас так же считают. Да и не только индусы! У меня пальцев на руках не хватит, чтобы сосчитать, сколько самых разных товарищей эту точку зрения разделяют! Нету тут никаких «всех», и смерти тут нет, чтобы там кому ни казалось и ни мерещилось.

– Однако!.. – визави Павла внимательно посмотрел на него. Казалось, ему хочется что-то спросить, но он сомневается. Потом, видимо, все же решился:

– А вы, Павел, верующий, выходит? Вы уж простите, если вопрос некорректный задал.

– Нормальный вопрос. Я-то? Не, упаси, Орел наш Говинда, от такого, – Павлик усмехнулся и покачал головой. – Мне зачем верить, Игорь Сергеевич, когда я и так вижу?

– Видите?.. – Игорь Сергеевич с сомнением глянул на гостя и недоуменно пожал плечами. – Признаюсь, не совсем вас сейчас понял. Что значит «вижу»? И что именно вы видите?

– Вижу, – упрямо кивнул Павлик, сразу немного нахмурившись, словно внезапно вспомнил о чем-то малоприятном. – Хотя сразу скажу – не всегда. Иногда – вот точно тезка мой сказал! – как через мутное стекло вижу, гадательно, а иногда – лицом к лицу, то бишь ясно и отчетливо. Но так редко бывает, – он хмурился все сильнее. – А иногда вообще ничего не вижу, маюсь тогда, мучаюсь… Но потом – опять вижу…

Пока отрешенный Павлик произносил эту загадочную сентенцию, Игорь Сергеевич смотрел на него во все глаза с нарастающим изумлением, которое он сдерживать не собирался:

– Какой тезка ваш? Кому сказал? Через какое стекло мутное?

– Так Павел же, апостол который! Он в послании к этим, – Павлик, вспоминая слово, пощелкал пальцами – к коринфянам! Он так и сказал: сейчас Господа гадательно видим, как бы сквозь стекло мутное, а час настанет – узрим, как живого, лицом к лицу!

Крепкий мужчина в самом расцвете лет и ума озадаченно откинулся в кресле и лишь молча смотрел на нового знакомого. Спустя некоторое время он с сомнением и облегчением одновременно покачал головой и со здоровым и закономерным для его положения скепсисом спросил:

– Так вы что, значит, Господа, что ли, видите? – отчетливо читавшийся в интонации сарказм он даже не думал вуалировать на этот раз никакими улыбками.