– Ну ладно, – Павлик чуть улыбнулся, – пусть будет просто с отпуска. Так ведь, я думаю, вы и в него сорваться вот так вот – без раздумий, внезапно – тоже, поди, не сможете? Оно и понятно, – он согласно закивал, – дел невпроворот, владелец заводов, газет, пароходов! Сотрудники, партнеры, дела, переговоры… А ведь получается, если разбираться начать, что у вас даже тут никакой свободы нет, – бизнесмен попытался было возразить, но не успел: Павлик сделал жест, призывая его к молчанию. – Не, так-то все ясно и понятно, но это, если начистоту, – отмазки все. Если есть свобода, значит, сели в авто, а там уже – самолет, пальмы, девчонки в бикини ну и прочие пляжные радости. А если вам все это устраивать специально нужно, организовывать, подгадывать сроки, договариваться, так это свобода разве? – он отпил коньяку и с горячностью продолжил. – Но это только один пример! А вот партнеров ваших коснись деловых. Я их, конечно, знать не могу, но рубль за сто даю: вы и тут связаны, как гусеница коконом, кому чего сказать можно, кому – нельзя. Политес там всякий, бизнес-интересы… Вам, если уж так руку-то на сердце положить, Игорь Сергеевич, даже пидору в глаза сказать сложно будет, кто он такой на самом деле! Опять же – воспитание, нормы там социальные, мораль, нравственность… А если он, не дай бог, конечно, еще и по бизнесу к вам придет, так вообще ахтунг: вместо того, чтобы дефиницию осуществить, вам с ним политес разводить придется. И опять же все ясно и разумно: чистый бизнес, ничего личного. И вот так – чего не коснись, – он махом допил коньяк и потянулся к чайнику, – везде какие-то рамки, нормы всякие ограничивающие, барьеры… А вот про работу-то мы с вами начали, да не закончили, а теперь сами смотрите… Вы, получается, вовсе и не раб, ежели так смотреть, со стороны. Если по внешним признакам судить, то вы владелец получаетесь, ну, или управленец как минимум. Но вместе с тем вы при всем своем желании и в отпуск-то сразу сорваться не можете с бизнесом этим, и свободы-то личной, – Павлик хитро прищурился, – у вас никакой, по большому счету, и нет! А если уж совсем откровенно, то у вас точно такое же рабство, как и у всех вокруг. Только цепи, – он мотнул головой в сторону панорамы за огромным окном, – из золота… Но это же, если разобраться, один хрен, на чем сидеть: как кот пушкинский, на золотой цепи, или, как узник в подвале чеченском, – на ржавой и стальной… А потом, – он слегка нахмурился, – вы-то ладно еще, какая-никакая свобода имеется все же за счет положения вашего. А на остальных гляньте, на людей нормальных и обычных. Я, знаете, недавно о чем думал? – Игорь Сергеевич с улыбкой покачал головой, но Павлик этого даже не заметил. – Тут не просто рабство, а вообще безнадега получается… Сами смотрите, – он начал загибать пальцы на руке, – работа – восемь часов, обед – один, итого – девять. На работу – час, с нее – час, и это минимум. Если кто в пробках стоит, и считать нечего: по любому три часа в день – навылет. Таким макаром, двенадцать-тринадцать часов в день вынь да положь, чтобы пайку свою у дяди доброго получить. На сон восемь накинем, в среднем если считать, плюс-минус, – Павлик секунду что-то прикидывал в уме. – Итого у нас с вами двадцать один – двадцать два часа в сутки ушли, чтобы на добрых людей ишачить… А в остатке что? Пара–тройка часов на себя? А дети там, жена, муж… Постирать, сготовить, убрать что-то… Я вот, Игорь Сергеевич, как считать начал, чуть не охренел напрочь!.. А однажды летом из-за города ехал: утро, пробка, машины ползут – не едут… Так я те тридцать кэмэ до Москвы два часа тащился, хотя ни аварии не было, ни ремонта какого. И ведь так каждый день люди в колесе безнадежном этом крутятся! Вот я и начал прикидывать: четыре часа – на дорогу, девять – работа с обедом, семь – сон. И в сухом остатке – двадцать часов каждый божий день коту под хвост улетает! А на себя, если по-честному считать, так и вообще не останется ничего. И вот так жизнь целая пролетает! А в лица смотрю в эти, в машинах которые, – Павлик помрачнел, – а там людей-то и нет… Так, роботы какие-то, даром что живыми кажутся. Глаза потухли, лица мертвые, серые. И понять можно: это ж конвейер натуральный, он из кого хошь зомбака сделает…
Игорь Сергеевич протестующе взмахнул рукой:
– Ну, Павел, это вы уж краски сгустили! Ведь каждый сам свою судьбу творит, хочешь – поменяй работу, место ищи, занятие.
– Ага, поменяй. Шило на мыло, что ли? Во-первых, кому тут нужны такие недовольные? У нас, коли вы не в курсе, с работой-то не очень весело, в общем-то, если в плане выбора говорить. А потом, ну поменяете стойло – и что? Не час добираться будет к ярму, а час десять? Или пятьдесят минут вместо часа? Тут кардинально поменять ничего нельзя. Если только один хомут на другой, и то со скрипом.
– Нет, извините, но не соглашусь, – хозяин кабинета посерьезнел и покачал головой.