Павел I

Достоверно известно то, что в последние недели жизни матери Павел Петрович ждал возможного ареста не только каждодневно, но и буквально ежеминутно. Когда к нему в середине дня 5 ноября прискакал на взмыленной лошади брат фаворита Николай Александрович Зубов (1763–1805) с известием, что «Государыня при смерти», то первоначально Цесаревича обожгла мысль о том, что обер-шталмейстер Двора Екатерины приехал его арестовывать.

«Минерва» не успела осуществить свой коварный замысел; земной срок её подходил к концу. Последний свой Указ — Об устройстве почты в Виленской и Слонимской губерниях — она подписала 29 октября; последний же раз на публике Императрица появилась в воскресенье 2 ноября 1796 года. Был обычный дворцовый прием с ужином, но Императрица за стол не садилась. Давно уже, борясь с тучностью, Екатерина II отказалась от вечерних трапез в Тронном зале. Так было и на сей раз, но многие заметили бледность и грустное выражение на её лице. Верная графиня В. Н, Головина потом написала: «Она ушла после того, как положила мне на плечо руку, которую я поцеловала в последний раз с непреодолимым чувством печали и тревоги. Я проводила её взглядом до двери и, когда я перестала её видеть, моё сердце так сильно забилось, как будто оно хотело вырваться из груди. Я вернулась домой и не могла спать».

5 ноября Екатерина II встала довольно рано, не было ещё и девяти часов, пребывала в хорошем расположении духа. Затем прошла в уборную и долго из неё не выходила. Верный камердинер Захар[81] начал беспокоиться, но долго не решался потревожить Государыню. Наконец, набрался храбрости и приоткрыл дверь. Зрелище было ужасным: Екатерина лежала на полу и, увидев слугу, с выражением сильного страдания поднесла руку к сердцу. Это был единственный признак сознания, который явила Екатерина; затем она потеряла сознание и в последующие 36 часов больше его не являла. С ней случился «удар» — кровоизлияние в мозг, и она уже ничего не видела, не чувствовала и не осознавала. Фактически с утра 5 ноября она находилась в состоянии клинической смерти.

Весть об апоплексическом ударе у Императрицы с быстротой молнии распространилась по Зимнему Дворцу и за его пределами. Во Дворец начали прибывать придворные и высшие сановники Империи, но в апартаменты Императрицы никого не пускали. Все распоряжения делал фельдмаршал и глава Военной коллегии граф Н. И. Салтыков, который советовался только с Платоном Зубовым, состояние которого было ужасным. Всклокоченные волосы, безумные глаза, мертвецкая бледность лица — вот его портрет в те часы. Он то удалялся к себе, где жег какие-то бумаги, то возвращался в опочивальню к своей благодетельнице, которую с превеликим трудом вытащили из уборной и положили на матрасе в спальне; поднять на кровать грузное тело Самодержицы у горничных и лакеев не хватило сил. Так Екатерина и лежала все последующие часы. Были призваны придворные медики, они суетились около умирающей, но никаких обнадёживающих слов не произносили.

Граф Салтыков с самого начала занял твердую позицию. У дверей личных покоев был поставлен караул с целью никого не допускать, особо наблюдая за тем, чтобы никто не проник в личный кабинет Императрицы, а то проникнет, вынесет на свет некую бумагу и далее — брожение. Даже Александра Павловича несколько часов не подпускали к телу бабушки. Граф Николай Иванович Салтыков знал одно; наследник — Павел Петрович. Эту мысль принял и Платон Зубов, который попросил своего старшего брата Николая отправиться в Гатчину и уведомить Цесаревича.

Около шести вечера, 5 ноября, Александра вместе с женой Елизаветой пустили в спальню: было полутемно, на матрасе около кровати лежала Екатерина II, у ног которой стояли фрейлины Протасова и Алексеева, рыдающие навзрыд. Только эти рыдания и хрипы, доносившие время от времени из горла умирающей, нарушали тишину в золочёной спальне, походившей теперь на жуткий склеп.

Павел Петрович узнал о предсмертной агонии матери в середине того дня, около трёх часов пополудни, и испытал потрясение; на глаза навернулись слёзы. Верный Кутайсов даже начал переживать за его здоровье и очень горился, что не уговорил дозволить врачу пустить кровь. Накануне Павлу приснился сон, о котором он рассказал перед обедом обществу, находившемуся в Гатчине. Здесь были: граф Ю. М. Виельгорский, вице-адмирал С. И. Плещеев, Г. Г. Кушелев и камергер П. А. Бибиков. Павлу приснилось, что неведомая сила возносила его к небу: что сие значило, было не ясно. Павел и Мария всё утро терялись в догадках; сновидение казалось вещим, тем более что и Мария Фёдоровна проснулась, увидя нечто подобное.