Павел и Авель

Сестры-наставницы немедля принялись обучать Лизу всевозможным премудростям. Они выдали ей в дополнение к грубой рясе стандартного закрытого покроя еще одну, с соблазнительными вырезами в округлых местах, показали ей как пользоваться «любовными пилюлями», дабы робевший до этого кавалер мигом превращался в дикого и разнузданного зверя, также монашкам надлежало пить обязательный кофе, для вящего возбуждения нервов и чувств.

– Иначе, сестра, ты не сможешь разбудить свою кошечку, что сладко спит под твоей юбкой! – поучали мадемуазель Лесистратову наставницы.

– Ах неужели вы думаете, что ее надо будить? Моя кошка никогда не спит! – отвечала Лизонька, приходя в ужас как от собственной смелости, так и от крайней распущенности монахинь.

За это время она узнала столько нового о таинствах интимной стороны жизни, сколько ей не удалось узнать ранее за весь свой короткий, хотя и боевой век. Несмотря на неудержимую тягу к новым сведениям, Лиза все же не испытывала большого счастья от ранее неведомого опыта, обрушившегося на нее столь внезапно. Однако сопротивление было бесполезно, ибо с первого же часа пребывания в этой обители чистоты и покоя наша героиня поняла, что попала не иначе как в половое рабство. А раз так, пришлось прикинуться до поры до времени покорной своей нынешней судьбе.

– Наши кавалеры так пресыщены эротическими впечатлениями что им просто не обойтись без возбудителей, помни об этом! – наставляли ею старшие по званию сестры-монахини. – И учти, что главное – не суетиться когда окажешься под кавалером, они этого не выносят…

Дни тянулись за днями, недели за неделями, и Лизе уже начинало казаться, что ей никогда не выбраться из монастырских стен. Природа острова, равно как и погода, была просто прелестна, но хотя Лизонька как мы помним отнюдь не была ханжой, местные нравы и ее заставили покраснеть, причем не раз. Монастырь в Мурано и его развеселые сестры выделялись даже на общем фоне итальянских женских обителей, их культ свободной любви казалось заполонил все.

В один из вечеров Лиза зашла в трапезную чуть позже обычного, и застала картину, воистину поразившую ее нескудное воображение. На нескольких столах одновременно, как на театральных подмостках, разыгрывались сцены лесбийской любви. Сестры, бесстыдно задрав свои одеяния, а кое-кто и вовсе избавившись от них, ласкали друг дружку по двое и по трое, извиваясь как гигантские змеи в серпентарии. Все это дикое зрелище наблюдали самые дорогие и почитаемые гости монастыря, а потом, теряя терпение, присоединялись к процессу с удвоенным рвением.

На этот раз Лизе удалось ускользнуть незамеченной, точнее она так понадеялась, что в разгаре событий ее не заметят. Но уже на следующий раз ее заблаговременно предупредили, подготовили и доставили на место. Отвертеться не удалось.

Эти оргии и попойки с музыкой и обязательным последующим уединением, если не свальным грехом, уже начали действовать ей на нервы. Лизе постоянно приходилось принимать участие в подобных кутежах наравне с другими сестрами, и надо отметить что она ни в чем им не уступала, и даже наоборот, гости сразу стали выделять «русскую красавицу» из общей толпы и специально искать ее общества.

Лесистратовой оставалось лишь надеяться на известную выдержку и душевную устойчивость, а также «кондомы» из бараньих кишок, которые, как считалось, спасали от всех болезней, ну и разумеется на то что старые кавалеры вспомнят о ней и спасут, проявляя должную снисходительность к тому ужасному положению, в которое она попала не по своей вине.

В это время Морозявкин решился наконец вызволить свою непутевую спутницу из затруднительной ситуации и монастырских оков. Для этого он выбрал уже проверенный, как ему казалось, путь – переодеться женщиной и под видом безутешной странницы попросить приюта у монахинь, так как считалось, что замаскированным в Венеции можно пройти куда угодно.

К сожалению, после многочисленных встреч с Черным бароном и негативного влияния его чар Вольдемар тянул лишь на женщину весьма уже немолодую, однако все еще с искрой. Гладко выбрив свой подбородок и одев длинное до пят платье, много дней он изучал подходы к монастырским стенам, план и общую обстановку, а потом мысленно составив диспозицию, предстал перед воротами монастыря и жалобным голосом рассказал свою ужасную историю, выдуманную буквально на ходу.

– Добрые сеньоры, сама я не местная, – так начала свое повествование новоявленная миру «странница». – Я отстала от обоза, и вообще сирота. Меня жестоко обманули, ограбили, надо мной надругались негодяи, я осталась без гроша и всемилостивейше прошу вас сжалиться над моими страданиями и предоставить мне приют в вашей обители, этом прибежище покоя и спокойствия для всех страдалиц…

Монахини, встретившие его у порога, переглянулись между собой, и с большим сомнением посмотрели на странницу, которая жалобно глядя на них торчала у ворот как не слишком стройный тополь.

– На что она такая нам нужна? – поинтересовалась строгая старшая сестра Мальвазия. – Наш аристократ на такую и не взглянет…