Пауло Коэльо

Конфликт «отцов и детей» налицо, родители непреклонны, но Пауло не сдает без боя свои позиции. Его больше интересует литература, чем учеба, даже в таком престижном заведении, как колледж Санто-Инасио. По успеваемости он стремительно скатывается на последние позиции в классе. Родителей вызывают к руководству колледжа: встал вопрос об отчислении. Отец уговаривает ректора дать сыну последний шанс. Ему отвечают, что если Пауло не возьмется за ум и провалит ближайшие экзамены, его изгонят, и это будет первым случаем за всю историю Санто-Инасио, что, естественно повредит репутации иезуитов-педагогов. Как правило, руководство колледжа не шло ни на какие компромиссы в вопросах учебы и дисциплины своих учеников, но семье Коэльо сделали исключение. Пауло – внук Артура Арарипе Жуниора, мастера Туки, одного из тех, кто был среди первых выпускников этого иезуитского колледжа в далеком 1903 году.

Родители, даже получив согласие на «последний шанс», пребывали в шоке: исключение сына из колледжа – скандал для благородного семейства: пойдут разговоры о том, что они не в состоянии воспитывать собственных детей. На семейном совете было принято решение обратиться к врачам – ведь высокие оценки в учебе достигаются не только природным умом, но и усидчивостью, вниманием, концентрацией всех сил для решения поставленной задачи, уравновешенностью и спокойствием.

А как раз этого Пауло и не хватало.

Рио-де-Жанейро в середине 60-х

25 декабря 1963 года мать как бы невзначай бросила сыну: «Я записала тебя на консультацию. Двадцать восьмого мы идем к невропатологу».

* * *

«…Миф о прекрасном юноше, который днями напролет любовался своим отражением в ручье. Нарцисс до того загляделся, что упал в воду и утонул. Когда Нарцисс погиб, нимфы леса заметили, что пресная вода в ручье стала соленой.

– О чем ты плачешь? – спросили нимфы.

– Я оплакиваю Нарцисса, – отвечал ручей.

– Неудивительно, – сказали нимфы. – В конце концов, мы ведь тоже бежали за ним вслед, когда он проходил по лесу, а ты – единственный, кто видел его красоту вблизи.

– А он был красив? – спросил ручей.

– Да кто же лучше тебя может судить об этом? Не на твоем ли берегу, склоняясь над твоими водами, проводил он дни от зари до ночи?

Ручей долго молчал и наконец ответил:

– Я плачу по Нарциссу, хотя никогда не знал, что он прекрасен. Я плачу потому, что всякий раз, когда он приходил на мой берег и склонялся над моими водами, в глубине его глаз отражалась моя красота» (Пауло Коэльо).

Невропатолог, осмотрев Пауло, долго о чем-то беседовал с матерью, предварительно выставив из кабинета самого юного пациента и плотно закрыв дверь. Мать вышла от врача с таким выражением лица, что сын испугался: все ли в порядке? У нее – да, а вот у Пауло… И больше – ни слова, о чем говорили мать и невропатолог, сын так и не узнал тогда…

«В медицинском заключении говорится, что я раздражителен, навязываю другим свои политические взгляды, учусь все хуже и хуже, что моя мать подозревает наличие у меня сексуальных проблем, что я недостаточно зрелый для своего возраста, стремлюсь во что бы то ни стало получить все, чего хочу, в своем поведении все больше и больше впадаю в крайности. И что все это говорит о необходимости госпитализации»[4].

Я плачу потому, что всякий раз, когда Нарцисс приходил на мой берег и склонялся над моими водами, в глубине его глаз отражалась моя красота…

Разногласия между ним и родителями нарастали. И, в конце концов, Пауло был принудительно помещен в частную психиатрическую клинику для курса лечения. Это был 1964 год. Это был шок, теперь уже для самого Пауло, он не смог вымолвить и слова. В голове только рой мыслей: что, почему, зачем, за что, и, главное, кто? Мои родители?..

«Я утратил самое важное, что есть у нас, смертных людей, – веру в ближнего. Я и смеялся и плакал от иронии Бога, показавшего мне таким чудовищным способом, что я – всего лишь орудие Добра и Зла… Мало-помалу я лишился способности к состраданию, и теперь сердце мое иссохло, и мне совершенно безразлично – жить или умереть. Но, прежде чем окончить свои дни, мне необходимо осознать, что же происходило там, где держали мою семью….Мои рассуждения могут показаться тебе наивными – в конце концов, люди ежедневно убивают друг друга из-за денег, – но мне это не интересно: я думаю только о жене и дочерях. Я хочу знать, что происходило в головах этих террористов. Хочу знать, было ли хоть мгновение, когда в их сердца постучалась жалость, когда они заколебались – не отпустить ли их: ведь не с ними же они вели войну? Хочу знать, произошло ли хоть на долю секунды противоборство Добра и Зла, поединок, в котором Добро могло взять верх?» (Пауло Коэльо).

…Санитар закрыл за собой дверь, Пауло остался один в палате… Подойдя к зарешеченному окну, он был потрясен видом: белый песок пляжа Ботафого, садами, что приютились на дамбе Фламенго и чудными очертаниями холмов Корковадо.