Паучий Замок

  В нашу так и не начавшуюся беседу влез папаша:

  - Веря в вашу доброту, мэтрон, мы хотели бы выкупить нашего сына.

  Да хоть десять, задаром, только вот эту верните!

  - Я готов выслушать Вас, мэтр.

  - Мы, конечно, не можем позволить себе так швырять золотые... Как ... тут вот ... Но кое-что предлагаем Вам взамен...

  Они уже успели снять с себя все драгоценности, куски ограненного недоваренного мутного стекла, в оправах из меди, и всё это сунули мне в чьей-то шапке, наверно считая это великой милостью. Дружная семья, ничего не скажешь, если бы у меня уже не было двух своих семей, я бы попросился в вашу коммуну:

  - Благодарю вас! Но я не ношу украшений! (смех) Тем более, таких острых! (хохот) Если цена вам не покажется слишком большой, то я попрошу вот этот браслет (тишина).

  Всё понятно. Я ведь показал на руку Канчен-Ты. По большому счёту эта безделушка ничего не стоила и ничего не значила. Кроме одного. Это был девичий браслет. Точно такой же, как у моей любимой сестрёнки, которая мне ещё дома всё подробно объяснила.

  Только девушка сама делает своими руками, и только она может подарить его. И если сама завяжет браслет на руке парня, то это равносильно помолвке, даже если ждать свадьбы надо ещё много лет. И снять его тогда может только она, и нарушение этого договора может караться кровью, у девушки всегда найдётся заступник. А если она при сговоре просто отдаст браслет или, ещё хуже, швырнёт под ноги, то это отменяет даже родительский приказ на замужество.

  Канчен-Та смотрела на меня, а я на неё. Конечно, мы ещё дети, но было что-то огромное в этом взгляде, что вместило и первую погоню, и нашу боевую схватку, и марш-бросок с тёплым левым боком по ночам и кровавые перевязки и злобные лица вартаков, разве эти, стоящие рядом могли оценить наше приключение, длиной в полжизни?

  Тёплые пальцы прикоснулись к моей руке, и я всё понял по тому вздоху облегчения, который прошелестел над моими новыми родственниками. Последнее моё действие - подтолкнуть парня к родным, я ещё провёл сознательно, а всё остальное слилось в бесконечную карусель, особенно после того, как мне дали глоток мерзкого пойла, который "горячит кровь воина".

  Канчен-Ту отнесло от меня потоком иритов и я "пошел по рукам", приносил соболезнования, и десятки раз подтверждал, что стервятники не осквернят, что здесь дороги - тьфу, за полдня можно дойти до могилы, что снег там неглу.. не-глу-бо-кий!

  Произносил штампованные речи, тормошил и урезонивал свою команду, которая потихоньку набралась и даже собралась соревноваться на пращах, остановило их только то, что праздник сегодня был, всё-таки, днём траура, а успокоил хороший, глубокий сон, в который они провалились после того, как я под вечер силой притащил их в казарму, запер там на засов и, на всякий случай, защитил дверь прозрачной стенкой.

  Попрощался с Охотником, который с прибывшей из клана охраной отправился в свою резиденцию, взяв с меня обещание прибыть в гости, помогал разводить гостей по палаткам, которые поставили солдаты, терпел лобызания "папы" и "мамы", которые после согревающего готовы были хоть сейчас, сразу продолжить торжество, так что пришлось от них на время спрятаться.

  Поболтать нам удалось только в темноте, в поисках которой мы ушли на верхнюю террасу, в царство густой травы и цветов, прихватив пару шкур и на тёплых ещё валунах, остались, наконец, одни и говорили, говорили бесконечно, вспоминая наше путешествие, занявшее, как оказалось, всего четыре дня. Говорили обо всём, о своём детстве, о друзьях и врагах, о родителях, о чудесах и колдунах.

  С удовольствием узнал, что Канчен-Та меня сначала так возненавидела, что готова была убить себя, только бы избавиться от плена. Что её брат, действительно сломал себе на занятиях руку, и это могло означать конец его карьеры. Они не близнецы, а погодки, просто очень похожи, и у неё Посвящение через год. Она частенько занималась с ним и, хотя и слабее физически, но очень хочет быть воином и терпеть не может бабьи дела, хотя умеет, и шить и всё остальное.

  А ещё ей сейчас тоскливо оттого, что мы скоро уйдём, а она останется в своём клане, где ей душно и тесно. Потом она вдруг вспоминала, как я зашвырнул её на спину, и требовала тут же, в темноте, показать, как это делается.

  Когда вдоль долины потянуло холодным ветром сверху, я закрыл нас колодцем, таким же, каким поймал её, и Канчен-Та прощупав его твёрдость и дырку сверху, сказала, что она как дура, могла бы и удрать тогда, у пропасти, и тут же требовала, чтобы я здесь и немедленно научил бы её тому, как это делать.

  Я объяснял, вспоминая свои первые мучительные шаги, и убеждался, что ей не дано понять даже основы волшебства, как не дано людям без слуха подобрать мелодию, а она объясняла мне зачем-то, как сшивать шкуры двумя иглами с крючками на концах, хотя я, вроде бы и не спрашивал, короче мы провели самое чудесное время здесь и абсолютно неважно, о чём говорили наши языки, когда общались души. И хотя слово 'любовь' даже не присутствовало в нашем детском ещё лексиконе, это была она, первая и чистая.