Пасхальные яйца

Пока гречкой занималась, все о сыне продолжала думать. Она часто его вспоминает да все больше белоголовым худеньким мальчишечкой, а он, — как же быстро жизнь пролетает! — уже пенсионер. Ох, Коля-Коляшечка! Если б ты знал, как тяжко ты мне достался, сколько слез горьких выплакала, пока вырастила тебя. С Танюрочкой чуть проще было, она еще до войны родилась, и в самые младенческие месяцы и молока материного было вдосталь, и кашек разных и всяких морковных, яблочных пюре. В Москве тогда с организацией детского питания был порядок. А Колюшка родился в феврале сорок пятого, уже в Куйбышеве. Коля в авиационной промышленности работал, самолеты строил, ценили его как рабочего высокой квалификации, бронь дали, в Куйбышев направили налаживать там производство. Но был он сознательный, партийный и в тайне от нее, конечно, — это уж потом она узнала — писал заявления с просьбой отправить на фронт. Пятнадцатого мая сорок четвертого — этот горький день до смерти не забудет — пришла призывная повестка. Сроку на сборы давалось два дня. «Не плачь, Тома, — успокаивал ее муж, — война к победе идет. Вернусь, заживем лучше прежнего. А ты к моему возвращению давай роди мне наследника, эти две последние ночки беречься не будем. «Как и просил, затяжелела она, да только родился сыночек уже сиротой, похоронка пришла пятого ноября, как раз накануне ее дня рождения, она тогда на шестом месяце была. Когда мальчика родила, вопроса не стояло, как его назвать, конечно же, в память отца. Только три месяца Колюшке исполнилось, у нее молоко пропало, думала, не выживет сыночек, так он плакал-надрывался, есть просил, хлебный мякиш сунет ему в рот, он на минутку затихнет, а потом обман-то распознает и снова в рев. Если б не соседка Марфа Семеновна, ой не избежать бы беды. Та продавщицей в магазине работала, то творожку кулечек принесет, то молочка кружечку. Танюрочка увидит это молочко, отвернется, забьется куда-нибудь в уголочек и сидит там, как мышка. Хочется ей молочка-то, а помнит мамины слова, что братик без молочка помереть может, и молчит, не канючит, только слюнки глотает. Ох, время голодное было! Нынче тоже не пожируешь, но куда получше, чем в сорок шестой или сорок седьмом. А вот злых тогда было меньше, совестливее были люди. А что сейчас недостает? Марья Александровна на капитализм пеняет, по телевизору же разные профессора, наверное, уж не глупей ее, подробно разъясняют, что капитализм тут не причем, они куда как хорошо жили в России до революции, даже зерно за границу продавали. Правда, она при том хорошем капитализме только денек жила. «Ровесница Октября» — муж называл ее в шутку, и праздники октябрьские они три дня справляли на славу.

От воспоминаний того да этого совсем размягчилась, но спохватилась — «ой, чего это я рассиделась, ведь и магазины до перерыва обойти не успею, а надо и в гастроном, и в булочную, и в овощной!». Картошку вчера на обед варила, обнаружила, что забыла про свеклу, она уже жухнуть начала, чтоб ни пропала, надо борщ сварить, а капустки нет.

И надо же как удачно — в булочной при ней хлеб разгружали, еще тепленький был. И в гастрономе повезло — подсолнечное давали — светлое, без осадка, хорошо, что литровую бутылку прихватила. Масло бойко у нее идет, все жаренье на нем. В мясной отдел она давно уж не заглядывает: цены кусаются, и в ее преклонном возрасте, врач говорит, мясо есть вредно. Конечно, лукавит, мама, покойница, до восьмидесяти пяти лет дожила, а скоромное даже в великий пост употребляла. «Болящим и путешествующим, дозволено, а у меня хворей не сосчитать», — извинялась она.

Увидала в гастрономе, с лотка ножки куриные заграничные продают, не удержалась, купила. Расход, хоть и непредвиденный, но оправдает себя. Из ножек четыре кастрюльки бульона у нее получается. Засыплешь его вермишелькой или рисом — вот и супчик тебе, и диетический и вкусный. Кастрюльки ей на три дня хватает, если, конечно, Марья Александровна не заглянет в гости как раз к обеду — есть у той такая привычка, случайная или, может, специально подгадывает.

А вот в овощном не повезло, капусты не оказалось в продаже. «Спохватилась, мамаша! — присвистнул продавец, молодой парень с нагловатой ухмылкой. — Лето ж уже, а ты все старую ищешь. Вон молодой навалом, выбирай любой вилок». «Да мне для борща надобно, — объяснила ему. — Тут требуется, чтоб качан был крепкий, хрустящий. А что лето, так, помню, в прошлом году после Троицы вы еще старой капустой торговали». «Скажи лучше, не для твоего кошелька наш товар», — хмыкнул продавец и повернулся к следующему покупателю, «Бесстыжие твои глаза, — подумала с обидой, — нашел чем попрекнуть старуху. А борщ настоящий, кто понимает, он из старой капусты готовится, молодая, та на щи лишь годится». Но вслух ничего не сказала. Если нет у человека к тебе расположения, что ему ни толкуй, он все равно при своем мнении останется.