Зарядившие неделю назад дожди раньше обычного закрыли дачный сезон. Он да сторож остались в поселке. Жена затеяла ремонт, а паркетчик пол отциклевал, но лаком не успел покрыть, запой у него начался, полмесяца как не просыхает. Вот и вынужден он торчать здесь в эту мокрядь. Соседка, та через день другой сюда наезжает, чтобы проконтролировать, как идет сооружение камина. Облагораживает типовой садовый домик эпохи раннего Застоя. С его женой у нее нормальные отношения. Жена умеет ладить с людьми, не то, что он. Нынче принято подобных ему некоммуникабельными называть, а по-русски, значит, бирюк. Вот и сейчас понимает, что надо бы предложить даме присесть, а то и чайком угостить, как требуют правила хорошего тона, он же сидит, насупившись, как сыч, и по лицу, наверное, нетрудно прочитать: «И чего ты, милая, приперлась и когда, наконец, уберешься?».
Соседка, видно, догадалась, что ее визит ему в тягость, улыбнулась смущенно:
— Ну, раз у вас все нормально, я так вашей жене и передам. Никаких поручений ей не будет?
— Нет, спасибо, никаких, — буркнул он.
— Ну, я тогда пошла, — соседка взялась было уже за ручку двери, но неожиданно обернулась и, почему-то понизив голос, произнесла. — Вы уж извините, жена ваша колебалась, стоит ли вам сообщать об этом. — Она сделала небольшую паузу и почти перешла на шепот. — У вас кто-то из товарищей умер.
— Что-что? — переспросил он, не сразу осознав смысл услышанных слов.
— Товарищ ваш какой-то скончался, — уже в полный голос заговорила соседка. — Сегодня были похороны. Жене вашей об этом поздно сообщили, только вчера вечером. Так что вас известить у нее не было никакой возможности. Но, может, это и лучше, сказала она, с вашим здоровьем на такие мероприятия ходить вредно.
— Постойте, постойте! — заволновался он. — А жена сказала, кто умер-то?
— Нет, — пожала плечами соседка. — Когда она звонила, ее голос мне показался грустным. Я спросила, чего это у вас такой грустный голос. Она и сказала, что умер ваш товарищ, сегодня были похороны. И добавила еще, что это, может, и лучше, что ей поздно сообщили, и у нее не было никакой возможности вас известить, а то б вы сорвались отсюда, а вам с вашим сердцем лишние волнения совершенно ни к чему.
— Почему же она не сказала, кто умер? — Этот вопрос он адресовал самому себе, но произнес его вслух, и соседка поспешила ответить:
— Так она ж не хотела вас понапрасну тревожить. На похороны-то вы все равно уже опоздали. А я не стала ее спрашивать, кто конкретно покойник. Я ж никого из ваших друзей не знаю. Жена приедет в пятницу, расскажет вам все подробности. Если б похороны завтра были, и вам бы захотелось на них присутствовать, я бы, конечно, подбросила вас до Москвы. Только без собаки. На сутки заперли б ее здесь, ничего б с ней не случилось.
Он сидел, обхватив голову руками, и тупо смотрел в пол.
«Какая же ты дура! Господи, какая дура!» — было дикое желание выкрикнуть эти слова. Но он сдержался и вместо этих справедливых слов выдал банальную фразу:
— Снаряды рвутся рядом.
— Ой, кажется, вы расстроились?! Ой, зря я, наверное, вам про эти похороны сказала! — скосоротила виноватую гримасу соседка. — Да вы уж так не убивайтесь! Все под Богом ходим. А еще думаю, это я так поняла, что товарищ у вас умер, а жена ваша говорила, вроде, про знакомого. Просто знакомого. Это ж совсем другое дело, правда?!
Она выпучила на него свои глупые телячьи глаза, ожидая, что он согласится с ее резоном.
— Да, да, конечно, — машинально проговорил он. Сейчас у него было только одно желание, чтобы соседка побыстрее исчезла с глаз долой.
«Боже, какая же ты дура! — повторял он про себя. — Какая дура!».
Наконец она ушла, и он остался один. Не считая, разумеется, собаки. Топаз лежал у его ног, изредка посматривал вопрошающе, мол, чего это ты, хозяин, загрустил, я же рядом, и мы оба сыты и в тепле. Тогда он наклонялся, трепал тихонечко собачий загривок и вздыхал: — Такие, брат, дела. Кто-то умер, а мы и не знаем, кого оплакивать. Правильно ты эту дуру облаял тогда. Это ж надо сообразить: кто-то умер. Как будто в трамвае кто-то на ногу наступил. А кто именно, не все ли равно. Кто-то!